Александр Черненко - Моряна

Негромкий голос грустно тянул:

Могучий голос подхватывал:

И так, то один, то другой, тянули задушевные волжские припевы о том, что любимая, оставшись дома, не должна горевать да плакать по ловцу, а то накличет беду; пели и про то, как ловец встретит в море косяк и нальет рыбой полным-полнехонько свою посудину.

Долгое время кружили припевы во влажной, ветровой ночи. В припевах чудились грусть и тихий ропот на тяжелый ловецкий труд, жалоба на крутую ловецкую судьбину, на ветры и волны, что подстерегают ловца на каждом шагу. А потом под гармошку похвалялись:

Уже совсем тихо тужила гармонь, и никто не подпевал, как вдруг, точно желая продлить припевы, торжественно протрубил в вышине лебедь.

В это время из-за шишей камыша показались парни и девчата; впереди шел краснощековский Илья с гармонью подмышкой.

— Зайдемте к Митьке Казаку, — позвала Мария, Туркина дочка.

— Лихоманка его мутит, — неохотно предупредил Тимофей Зимин. — С относа простыл он наскрозь.

Тимофей хотел было свернуть в проулок, чтобы уйти домой, — ему надоела гулянка, его донимали мысли о выходе в море.

Заметив, что Тимофей намеревается отстать и уйти домой, парни взяли его в кольцо, а Илья задористо сказал:

— Сегодня гульнем, а завтра, может, в море все ударимся!

«Все, да не все, — угрюмо подумал Тимофей. — Кто ударится, а кто и вслед поглядит».

— Брось, Тимоха!

— Зайдемте за Зинкой!

— Нюрки еще нету!

— Агафьи тоже!

Вошли в узенькую, кривую улочку, и когда Илья снова ударил в гармонь, парни громко запели:

И как бы в ответ им тоненько прозвучал девичий голосок:

Кирюха Цыганенок, в огромной шапке, выскочил вперед и ладно подзадорил:

Из-за угла дома Андрея Палыча вышли девчата, — шли они шеренгой, в обнимку. И когда поровнялись с парнями, Зинаида, подбоченясь, трогательно запела:

Девчата толкнули Зинаиду к парням; ее подхватил Цыганенок. В это время кто-то подставил Кирюхе подножку, — он упал, на него повалилась Зинаида.

— Куча мала!

— Мала-а-а!..

Воспользовавшись суматохой, Тимофей незаметно скрылся за угол.

Крики и смех ненадолго оживили Островок, и как только успокоилась молодежь, поселок опять заполонила пустынная глушь.

Впереди шли попарно Илья и Мария, за ними — Цыганенок и Зинаида, остальные двигались позади гурьбой, тихо посмеиваясь и перешептываясь.

— Эх, Сеньки нету! — пожалел кто-то из парней.

— А чего он тебе? — и Зинаида обернулась, пристально оглядывая ребят.

— И тебе бы за гулянку всыпал, и нам с ним веселей!..

Парни рассмеялись, а Зинаида не то шутя, не то серьезно ответила:

— Он к нам сватьев еще не засылал, а стало быть, и всыпать руки коротки.

Это пела Зинаида, подхватив Цыганенка под руку.

Когда проходили мимо мазанки дедушки Вани и заметили на пороге одинокого древнего ловца, все остановились и разом, дружно сказали:

— Добрый вечер, деда!

Слепой ловец слегка качнул головой:

— Добра ночь, ребятки-девчатки!

— Не спится, деда? — нагибаясь к нему, участливо спросил Цыганенок.

— Не спится, паренек. Никак не спится... Косточки ноют. Так ноют, хоть отломи да брось иль живой в могилу залазь.

Опираясь о плечо Цыганенка, Зинаида попросила:

— Загадай нам, деда, загадку!

Вытянув кривые, изуродованные простудой ноги, дед сказал:

— И крылья есть, а не летает, и без ног, а не догонишь.

Все задумались.

— Аэроплан! — отозвался Илья.

Отрицательно покачав головой, древний ловец повторил загадку.

— Рыба! Рыба! — звонко выкрикнула Зинаида.

— Она и есть, дочка.

— А вот отгадай, деда, — и Зинаида отошла немного в сторону, понизив голос, — кто с тобой говорит?

— Чего ж, дочка Андрей Палыча — Зинуха!

— А кто про аэроплан сказал?

— Илья. Сын Захара Минаича.

— А кто сказал про то, что не спится?

— Ну, будет, Зинуха! — недовольно сказал дед. — Поди, не дурее тебя?

— Ты чего? Обиделся, деда? — Зинаида подошла ближе.

— Нету, — он ласково потрепал нагнувшуюся к нему молодую рыбачку. — Ну, идите своей дорогой. Посмейтесь, пошумите... А то пареньки не седни-завтра в море уйдут, а девчатки горевать останутся.

Илья широко развернул мехи саратовской — гармонь заплакала, а Мария приглушенным, гортанным голосом затянула:

Улыбаясь, дедушка долго прислушивался к припевам молодежи. Ведь и он когда-то был таким же удалым пареньком, как Кирюха, как Илья... Но парни тогда не певали вот этого припева, что сейчас озорно вскинулся над поселком:

Долго еще пела молодежь и о том, что в районе заправляет теперь делами не стражник, а Гришка-рыбак в Совете орудует; похвалялись и тем, что скоро ловцы весла и паруса сменят на моторы, заживут артелью.

И нет, кажется, конца припевам, не дождешься... С трудом разгибая поясницу, дед выпрямился и, приговаривая свое обычное, шагнул в землянку:

— Ноют косточки... Освежить надо...

Достав из-под койки бутыль водки, настоенной на травах, дед опять вышел наружу. Он поднял голову, будто что видел своими черными впадинами глаз, и долго стоял так, прислонившись к косяку.

А ночь выдалась тихая, напоенная пахучими ветровыми запахами. С моря попрежнему тянул тепловатый зюйд-ост.

Глубоко и ровно дышал дед, вбирая бодрые, душистые волны ветра.

— Рассвет, должно, скоро. Освежу косточки и сосну часок-другой.

Присаживаясь на порог, он снял с горлышка бутылки чашечку и опустил в нее указательный палец, чтобы чувствовать меру и не перелить через край.

Только забулькала водка, как ловец насторожился, перестал наливать. Поблизости кто-то находился — у деда тонкое, обостренное чутье.

— Кто тут? — спросил он и снова стал наливать водку.

Отставив бутыль с чашечкой за порог, в землянку, он громче переспросил:

— Кто тут, говорю?

Невдалеке, всего в каком-либо десятке шагов от землянки, кто-то, не в лад переступая ногами, крадучись пробирался на берег.

«Что за человек? И не отзывается...» — подумал дед и, поднимаясь, нашарил в дверях пешню.