Рустам Агишев - Луна в ущельях

Она вскинула на него глаза, и в глубине их что-то дрогнуло.

— Конечно, ничего особенного, — прошептала она.

Вадим машинально поглаживал отдающую валерьянкой маленькую крепкую Зойкину ладошку. Вот оно все рядом — жизнь и смерть, слезы и смех, чистый душевный порыв и непристойность. Закатиться бы сейчас с Зойкой в «Аквариум» или отправиться с ней куда-нибудь в глушь, чтобы вокруг на многие километры не было ни души, чтобы только горы и солнце…

А почему не с Диной? Раз хочешь подсластить последний этап маршрута, почему не проделать это с Диной, ведь она любит тебя, именно тебя, такого, как ты есть… И именно ей ты обещал все… С Диной? Нет. Нельзя этого делать.

— Зоя, расскажи мне что-нибудь о себе, — попросил он, и Зойка совсем притихла.

Она вдруг почувствовала, что это даже не просьба, а требование. Ей нравился Вадим, она не привыкла отказывать. Она потерла ладони и вздохнула. Он слушал ее нехитрую историю и думал: вот как все это просто — родилась в деревне, закончила семилетку. Приехала подростком к брату Ивану на завод. Живут брат с женой и двумя ребятишками в одной комнате. Окончила медучилище…

Зойка волновалась. На глазах ее Вадим заметил слезы, теперь уже не от смеха. Она и сама как бы со стороны увидела свою незавидную жизнь, короткую, как воробьиный хвост, и ей стало жаль себя. Она многого недоговаривала. Разве станет рассказывать, что брат Иван напивался, бил жену, да и ей, Зойке, перепадало? Разве интересно Вадиму, что она еще подростком многое узнала в жизни, как это часто бывает, если взрослые и дети спят в одной комнате, что тогда и возник у нее нездоровый интерес ко всему запретному? Да это и так для него ясно. Он и сам в сущности совсем не знал домашнего уюта, после детдома жил в студенческом общежитии, а там пошли экспедиции, тайга да тундра. Бабка Анфиса на Бруснинке даже не помнила, наверное, своего жильца в лицо — так редко и мало жил он в городе.

— Почему не ушла в общежитие? — спросил он после долгого молчания, и Зойка угрюмо сказала:

— Жила немного… хрен редьки не слаще… Да и невестке трудно одной с пацанчиками. Как-никак племянники.

Зойке было трудно говорить. Она вдруг ткнулась лицом в его похудевшие, выпирающие под простыней колени. Он осторожно гладил ее вздрагивающие плечи.

Так и застала их вошедшая внезапно Дина. Глаза ее расширились. Вадим не отнял руку. Зойка вскочила и, вытирая рукавом мокрые щеки, выбежала из палаты.

— Что с ней? Что здесь происходит? — тихо спросила Дина. Она придвинула стул, села, привычно приложила холодноватую ладонь к его лбу, но не выдержала и повторила более требовательно: — В чем дело, Вадим?

Он мягко отвел ее руку:

— Ничего особенного, Дина. Разговаривали. Что-то ее расстроило. Она хорошая… Давай лучше помолчим.

Она чувствовала перемену и отказывалась что-нибудь предполагать. Неужели сбывается томившее ее последние дни предчувствие нависшей над ней беды? И потом недавний сон: будто несет она Вадима через степь на руках, торопится, бежит, а он с каждым шагом почему-то уменьшается, становится легче и легче… и вот он уже совсем маленький и начинает вдруг твердеть, превращается в розовую поливиниловую куклу…

Она проснулась тогда в холодном поту. Какое же еще осложнение дала жизнь, что он тут надумал и при чем Зойка? Но опять-таки не в этом, не в этом сейчас дело…

— Я приехала за тобой, — стараясь говорить прежним тоном, сказала Дина. — Сейчас принесут твои вещи, и ты одевайся, Вадим. Поедем ко мне. Будешь жить в кабинете отца. У нас целых три комнаты, — поспешно добавила она, будто он не знал об этом.

«А Зойка живет в одной комнате с братом и его семьей, вот ведь как все устроено нескладно», — подумал Вадим, а вслух сказал: — Спасибо, Дина. Я с удовольствием воспользуюсь первой частью твоего предложения, но жить буду у себя на Бруснинке.

— Почему?

— Не хочу обременять тебя и твою семью.

— Какие глупости! Или ты раздумал на мне жениться? Ведь ты — мой жених.

Она перешла на шутливый тон, и он принял это.

— Разумеется, нет, не раздумал, — сказал Вадим, усмехаясь, — только ты сама не захочешь за меня идти… — Он вовремя остановился и сказал не то, что хотел. — Маршруты геологов долги и опасны — мама твоя в конечном счете права.

— А Зойка пошла бы в маршруты с тобой? — с усилием сказала она.

Он помедлил:

— Почему бы и нет?

Вадим встал, подошел к окну. Там, далеко за городскими кварталами, поднималась гряда сопок. Мысленно он уже был там, на незнакомых тропах, где Бабасьев, Байгильдин и другие его товарищи проводили дни и недели, жили в палатках, бурили мерзлую землю, нащупывали рудное тело. Геолога неудержимо тянуло туда, к Большому Пантачу. Он крепко стиснул зубы. Громадные, безмолвные, заснеженные сопки кажутся недоступными и все-таки покоряются воле человека. И ему покорялись. А сам он совсем невелик, и болезнь его — такое маленькое в сущности происшествие. Что же все-таки сказать Дине?

— Вот ты ушла с геологического, — сказал Вадим, не оборачиваясь, но спиной чувствуя малейшее ее движение (сейчас она подняла глаза и вся напряглась), — а в Байконуре, может быть, уже тренируются на центрифуге геологи. Тебе не завидно? Не жалеешь, что ушла?

Дина помолчала.

— Нет, не жалею, Вадим. Я не создана для подвигов. Это не правда, что женщина во всем должна быть равна мужчине. Этого никогда не будет. Это не нужно. Женщина должна иметь свой круг профессий. К тому же все тяжелые работы скоро будут выполнять роботы, в том числе и работу геолога, — не без усилия пошутила она.

— По маршруту пойдет робот?

— Никаких маршрутов. С воздуха машина исследует недра и фиксирует наличие тех или иных полезных ископаемых, вот и все!

— И прогнозы тоже робот будет составлять?

— С большей даже точностью, чем опытные геологи. Ведь с фосфоритами наш безупречный папка дал маху, А машина не ошибется.

— Это все из области фантастики, милая, — сказал Вадим, и в голосе его прозвучала откровенная насмешка. — А в реальности поисковику еще долго придется вкалывать по долинам и по взгорьям да кормить таежного гнуса. Конечно, не всем такая романтика по сердцу.

Дина глядела на него, и в ней росла тревога: что у него на душе?

— Послушай, Вадим, — начала она, пытаясь изменить разговор, — что-то уж очень ты сегодня стараешься поругаться. Видно, это неспроста. А я вот возьму да и не поссорюсь! Только и всего. В химии, ты думаешь, нет романтики? Ого! Еще сколько! Когда-нибудь я расскажу тебе о полимерах… впрочем, все это потом. А сейчас… — Она пропустила входящего с узлом санитара и добавила: — Буду ждать в приемном покое.

Проводив ее взглядом, Вадим понял, что настал конец не только пребыванию его в больнице, но и еще чему-то бесконечно дорогому для него, единственному. И если раньше хотелось скорее уйти, то теперь он многое бы отдал, чтобы остаться сейчас, чтобы не искушать свою судьбу.