Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Довольно сказать, что, когда я опять появился в поселке, вид у меня был вполне приличный. Воротник рубашки и галстук пришлось, правда, разглаживать руками, но кто бы мог об этом догадаться? Выстиранные носки я спрятал в карман, а старые туфли занес в сапожную мастерскую. Я надеялся, что мне их как-нибудь починят. Все-таки это были когда-то хорошие кожаные туфли, изготовленные фабрикой «Скороход». Однако приемщик, просунув кулак сквозь то место, где у туфли полагается быть стельке и подошве, поднял на меня такой удивленный взгляд, что я поспешил сказать:

— Нет, нет. Это я так. На обрезки, может быть, вам пригодится.

Тогда он сказал:

— А-а.

И кинул мои туфли в какой-то дальний угол на груду сапожного хлама.

Я подождал немного. Я думал, что он догадается предложить мне за них ну… хотя бы рублей десять или даже пять. Все-таки это была кожа. Верхи были еще совсем целые. Стоило их только слегка перетянуть, и они опять годились бы в дело. Попадись они в цепкие руки Арви Сайтури, он обязательно сделал бы из них новые туфли. Поэтому я подождал немного. Однако приемщик уже занялся другими посетителями и на меня больше не взглянул.

Ну, что ж. У меня по крайней мере опять освободились руки. Из сапожной мастерской я пошел в парикмахерскую и там попросил девушку постричь меня и побрить, что она и сделала очень быстро и умело, как не сделал бы иной мужчина. В парикмахерской я оставил пять рублей, зато вышел оттуда помолодевшим и пахнущим одеколоном. Проходя мимо киоска с пирожками, я купил четыре штуки и, отойдя в сторону, съел их. Потом у другого киоска выпил стакан воды с сиропом. После этого я стал выбираться на дорогу, огибавшую полукругом нижний поселок, и тут кинул взгляд на стоянку автобусов. А на этой стоянке среди двух больших автобусов, помеченных номерами, стоял один поменьше с надписью «Крутая горка».

Я остановился. Это стоило того, чтобы постоять немного и сообразить кое-что. Ведь автобус был оттуда. Три человека уже сидели в нем: две женщины, одетые во что-то яркое, цветастое, и один мужчина в полосатой пижаме. Я всмотрелся в лица женщин. Нет, это были незнакомые мне женщины. Волосы у них были светлее и не так строго уложены, как у моей.

И еще одна незнакомая мне женщина в ярком шелковом халате и с махровым полотенцем в руках подошла и села в автобус. Ее короткие темные волосы еще не успели высохнуть после купанья в море, хотя она их теребила и тормошила рукой. Потом в автобус вошли два толстяка в пижамах и соломенных шляпах. Я стоял и ждал. Если все они пришли с купанья, то и моя женщина могла оказаться с ними. Но вдруг автобус заурчал мотором и тронулся с места. Моей женщины он не дождался.

Ну, что ж. Значит, она оставалась там, наверху. Не беда. Зато я мог теперь узнать, какой дорогой надо идти, чтобы к ней добраться. Стоило лишь проследить за этим голубым автобусом. Не теряя ни секунды, я двинулся вслед за ним. Однако изгибы асфальтовой дороги и густая зелень кустов и деревьев по ее сторонам очень скоро заслонили его от меня. Пришлось пробежать немного. Почему бы нет? Говорят, это полезно иногда проделывать просто так, ради укрепления здоровья. И вот я тоже решил не упустить подходящего случая, тем более что и погода вполне для этого подходила. В тени, как я после узнал, градусник показывал тридцать два, а на солнце — пятьдесят восемь. Получалось что-то вроде печки, в которую тебя сунули и держат, прикрыв заслонку. А в печке груда раскаленных углей.

Редко случается такая подходящая погода для пробега, да еще если пробегающий одет в теплый шерстяной костюм, под которым у него рубашка, застегнутая на все пуговицы и стянутая у ворота полосатым галстуком, а под рубашкой, кроме того, майка, тоже, слава богу, способная греть. Он бежит и молит господа бога о струйке свежего ветра. А ветра нет под раскаленным небом. Ветер был ночью, когда пронес над горами дождевые тучи и раскачал поверхность моря, а теперь отдыхал, затаившись где-то в ущельях. Да, редко, пожалуй, складываются такие благоприятные условия для пробега.

Сперва я бежал по краю улицы. Но по краю улицы шли также другие люди, и шли не торопясь, ибо они приехали в эти края не для того, чтобы торопиться. Тогда я выпрыгнул на середину улицы и понесся быстрее, несмотря на то, что к резиновым подошвам моих новых парусиновых туфель прилипала смола, вытопленная из асфальта раскаленным солнцем. Зато я опять поймал в поле зрения голубой кузов автобуса и успел-таки заметить, где он свернул с главного пути. На этом я закончил свой пробег, укрепляющий здоровье.

Укрепив таким образом свое здоровье, я свернул в густую тень деревьев, чтобы там отдышаться. Потом снял пиджак, галстук, расстегнул рубашку и минут десять вытирал все то, что бежало в три ручья по моему лицу, по спине и по груди. В ход пошли, кроме носового платка, выстиранные у моря носки, которые пришлось тут же бросить. Остыв немного, я снова привел себя в порядок и прошел, уже не торопясь, до того места, где скрылся автобус.

Вот здесь он свернул на эту узкую асфальтовую ленту, которая уходила от главной дороги вверх по косогору. А здесь он, конечно, въехал в эти открытые ворота, густо оплетенные виноградом. Тут сомнений быть не могло, ибо над воротами в окружении виноградной лапчатой листвы и зеленых гроздьев стояла надпись: «Крутая горка». Так я добрался наконец до места, где жила моя женщина. Тут она была теперь, совсем близко от меня. Стоило мне шагнуть за эти ворота, чтобы оказаться перед ней, перед ее удивленным взглядом. А может быть, и не удивленным. Может быть, перед гневным взглядом. Но я не хотел, чтобы она опять смотрела на меня гневным взглядом, хотя он тоже был красив, как было красиво все, что относилось к ней. От моих слов зависело, быть или не быть в ее взгляде гневу.

Обдумывая свои слова, я то удалялся от ворот, то опять приближался к ним и один раз даже заглянул в них. Асфальтовая лента за воротами круто сворачивала влево и далее уходила вверх по склону, петляя туда-сюда, пока не скрывалась где-то там, высоко, заслоненная зеленью. Там, оказывается, стояли те солнечные домики, а не сразу за воротами, как я полагал ранее. А сразу за воротами начиналась широкая каменная лестница, которая вела к тем же домикам напрямик.

Она вела вверх круто и прямо, сокращая во много раз путь, какой туда же проделывал автобус. Но даже она протянулась, пожалуй, на сотню метров, если не больше. Трудно было определить на глаз ее длину. Я видел только нижние ступени. Увидеть в открытые ворота и калитку ее продолжение мешала свисающая сверху виноградная листва с незрелыми гроздьями. Тогда я отступил на несколько шагов назад, пытаясь разглядеть продолжение лестницы поверх ворот. Но и поверх ворот не увидел ничего, кроме форменного буйства листвы и цветов. Это буйство захлестнуло лестницу с двух сторон и сопровождало ее по крутому склону горы туда, где жила моя женщина.