Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Вот, оказывается, о чем у них еще была забота. Об украшении жизни. Все остальное в ней было сделано. Осталось только ее украсить. Я спросил:

— Это у вас такое постановление вышло?

Вот как я на это отозвался. О, я знал, чем сбить его самомнение. Их надо время от времени срезать, этих русских, чтобы они не особенно заносились. Нельзя давать им заноситься, а то они могут очень много о себе возомнить. И ты, Юсси, можешь быть спокоен. Я не упускал случая применить где надо твое направление мыслей.

Худощавое лицо моего хозяина сразу потеряло свою приветливость. За сутки, что мы с ним не виделись, оно обросло черной щетиной, и это усилило его суровость. Не глядя больше на меня, он занялся своими арбузами, выискивая руками корни у их ползучих стеблей и подсыпая какую-то смесь. Руки его не сразу выполняли то, что ему хотелось, и временами взмахивали невпопад или тыкались туда и сюда без всякой надобности.

Видя, что он больше не собирается со мной разговаривать, я прошел мимо, продолжая свой путь к пристани. Но тут передо мной поднялся с земли другой человек, и в нем я сразу узнал того самого Ивана. Он потер ладонью о ладонь, счищая с них землю, а сам тем временем нацелился глазом в мою скулу, выбирая момент, чтобы хватить по ней кулаком. Я быстро шагнул в сторону, готовясь пригнуться, и в это время он сказал негромко:

— Зачем постановление? Такие дела постановлением не решаются. Тут наша добрая воля. Он начал, а мы примкнули.

Я помолчал немного, чтобы сообразить, к чему это было сказано, и потом спросил:

— Куда примкнули?

Он ответил:

— К его делу. Он выпросил у колхоза кусок этого пустыря для своих опытов, и мы к нему в помощники пошли.

— Так это теперь его земля или чья?

— А как хотите, так и считайте. В этом году ему еще пять гектаров прибавили.

— Ему прибавили? Для чего ему прибавили?

— Для продолжения дела, им затеянного. Бахчи расширить. Виноградники насадить. Теперь-то что! Самое трудное позади. С арбузами окончательно налажено. В прошлом году восемнадцать тонн сняли. Продали на двенадцать тысяч, да еще народ полакомился. А нынче вроде удвоить надеемся продукцию.

— Удвоить продукцию на его земле?

— Почему на его земле? Это же колхозная земля.

— Но вы сказали, что колхоз дал ему.

— Да. Колхоз выделил ему для опытов, но не подарил.

Вот как у них, оказывается, бывает. Колхозу ничего не стоит взять и выделить туда-сюда для опытов десяток-другой гектаров земли. И ничего от этого у него не нарушается. Я спросил Ивана, который почему-то медлил ударить меня по скуле:

— А если бы опыты не удались?

Он ответил:

— Ну и что же. Ничего бы не изменилось. Пропало бы даром его время — только и всего.

— Его время? Даром?

— Ну да. А кто бы стал платить ему за непроизводительный труд, да еще не предусмотренный планом? Два года он работал за свой страх и риск, внедряя тут эти южные культуры. Ни заработка, ни премии, ни даже похвалы. Только на энтузиазме и держался. Колхозу пока было не до него. Поважнее заботы одолевали: выполнение плана, укрупнение хозяйства, расширение посевов. Да мало ли за время войны прорех накопилось.

— А теперь как?

— А теперь ему трудодни начисляются, как и всем. А нас к нему в помощь определили. Участок стал доходным. Работы на нем в план вошли. Вон даже теплица на колхозные средства выстроена для всяких там опытов по внедрению южных культур в северный климат.

— Спасибо. Теперь я понял.

Он все еще медлил ударить меня в скулу, и, пользуясь его медлительностью, я прошел мимо. Нет, это был, пожалуй, не тот Иван. Тот Иван едва ли стал бы тратить попусту слова на разговоры с финном.

А этому парню, судя по его юному возрасту, еще только предстояло сделаться таким Иваном, и то при условии, что родится причина, содействующая подобному превращению. Но не дай бог, чтобы такая причина нагрянула! Горе нам, если она опять нагрянет! Не стоит ее больше вызывать. И пусть бы навсегда сохранились условия, позволяющие Иванам не отрываться от внедрения южных культур в северный климат и не переключаться на более страшные дела.

И этот серьезный юноша с певучим говором, снова жадно потянувшийся руками к земле, не был еще задет зловещим крылом той причины, которая все же витала и таилась где-то. Он еще не успел проникнуться недоверием и ожесточением к таким, как я, несущем в себе злую угрозу против его народа. И только потому я остался цел и мог продолжать свой путь к пристани.

Но я и на этот раз не дошел до пристани. Так у них тут все подстроено. Если к ним в лапы попался финн, они не дадут ему дойти до пристани, как бы он туда ни стремился, торопясь к своей женщине, которая изнывала в тоске по нем недалеко от Ленинграда. Они обязательно придумают на его пути препятствие. Запомните это на всякий случай вы, финские люди, и не торопитесь проникать в глубину России.

Склоны их коварных холмов увели меня куда-то в сторону от нужной дороги, и я оказался очень далеко от пристани. Я оказался вблизи другого сада, более обширного и более старого, нежели тот, который я миновал час назад. И в этом старом обширном саду мелькнуло среди зелени загорелое личико того мальчугана, с которым я перемигивался накануне вечером, стоя позади шахматного столика. Он был в синих трусиках и белой майке и что-то рассматривал на молодой яблоне, раздвигая руками ветки. Его тонкие сильные руки и ноги в соседстве с белым, синим и зеленым отливали золотом.

Ограды почему-то не было вокруг сада. И собаки тоже не было для охраны сада от вторжения таких опасных типов, как я. Поэтому я вторгся в сад. Минуя ряды плодовых деревьев и кустарников, я приблизился к мальчику, улыбнулся ему, как давнему знакомому, и сказал:

— Здравствуй, мальчик.

Он тоже улыбнулся мне, как давнему знакомому, и ответил весело, с певучими нотками в голосе:

— Здравствуйте.

Я потоптался немного на месте, любуясь гибкостью его движений. От одной яблони он перешел к другой, откуда снова улыбнулся мне, давая этим понять, что повернулся ко мне на время спиной не по причине невежливости. Я сделал вид, что не заметил никакой невежливости, занятый будто бы разглядыванием сада. И, продолжая всматриваться направо и налево в густоту зелени, снова приблизился к нему. Что-то было в нем для меня такое, к чему стоило присмотреться. Как-никак, не ему одному на свете приходилось изведывать горькую долю сиротства. Коснулась и меня в свое время схожая судьба. Как было не присмотреться и не сравнить? И, кроме того, у меня тоже мог быть в жизни такой же вежливый, такой же белозубый мальчик, с такими же светлыми волосами и золотистой кожей, если бы не разные невеселые обстоятельства. Я спросил его:

— Как у тебя дела?