Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы

Было уже совсем темно, но Шербеку казалось, что он различает овец, о которых говорит Бабакул.

— А ты знаешь, почему они рожают двойню? Думаешь, такой у них организм? Нет, это потому, что, как только привыкнут их ягнята к траве, я отнимаю их от матерей. До осени матки поправляются, жиреют, поэтому зиму переносят легко. А к весне они дают двойню, только успевай считать.

Слова Бабакула заставили Шербека задуматься: то, о чем говорит старый чабан, в книгах не написано. У него, конечно, большой опыт, всю свою жизнь он наблюдает за скотом. Но что скажут обо всем этом ученые? Как бы там ни было, нужно разобраться во всем этом. Шербек знает, что в годы войны Бабакул спас целое стадо колхозных коз от тяжелой эпидемии. Этот старик многое знает. Как все же он, зоотехник, плохо подготовлен к практической работе. А ведь он должен быть наставником чабанов!

Шербек покосился на Нигору: что она может подумать о нем?

Он был рад, когда закончился разговор об овцах и Бабакул предложил устраиваться на ночлег,

— Если ложиться в шалаше, то ноги будут на улице, — сказал Бабакул. — Когда поднимались на Кашка-тав, оставили юрту в Тентаксае, вещей было много. Доченька, а ты оставайся в шалаше.

— Спасибо, ата, я хочу спать на воздухе.

Бабакул вытащил из шалаша коврик и одеяло и хотел постелить Нигоре, но она не позволила.

— Я сама.

Суванджан постелил себе и Шербеку. Бабакул вынес из шалаша тулуп и накрыл им ноги Нигоры,

— Теплые одеяла остались в кишлаке, доченька, укройся этим тулупом.

— Не беспокойтесь, я не замерзну, ведь лето.

В темноте Нигоре показалось, что старик улыбается.

— Во времена царя у меня был хозяин по имени Максум, — сказал Бабакул-ата, подсаживаясь к Суванджану. — Однажды он приехал посмотреть, хорошо ли я пасу его овец. Я постелил ему на том же самом месте, где ты сейчас лежишь, дочка. У меня была новая, недавно скатанная белая кошма, и ею я укрыл ноги хозяина. «Своей поганой кошмой укрыл меня, нарушил мое омовение!» — закричал он и отбросил кошму. Было очень обидно, но я смолчал. А среди ночи слышу — кто-то зовет меня: «Бабакул!» Поднял голову, смотрю — хозяин. Весь дрожит от холода. Просит: «Дай что-нибудь укрыться». Я отвечаю, что, кроме кошмы, ничего нет. А он: «Пусть будет что угодно, хоть потник со спины ишака!»

Все рассмеялись.

— И с тобой бы так не случилось, дочь моя.

— Тогда я хорошенько укроюсь, — сказала Нигора и натянула на себя тулуп.

Где-то вдалеке залаяли сторожевые псы, и собаки Бабакула, дремавшие вокруг стойбища, мгновенно вскочили и с лаем исчезли в темноте. Суванджан схватил висевшее в шалаше ружье и побежал за собаками.

— Эти волки так обнаглели, что даже днем нападают на отару, — произнес Бабакул, прислушиваясь к далекому лаю собак. — Каждый год находим их логова, уничтожаем десятками, а они опять размножаются как мухи.

С той стороны горы раздался выстрел.

— Суванджан стреляет, — задумчиво сказал старик. — Ружье, которое сейчас у него, досталось мне в наследство от Максума.

Нигора заинтересовалась, кто этот Максум и почему он оставил Бабакулу свое ружье. И Бабакул рассказал все, что произошло с ним много лет назад, как из этого самого ружья выстрелил он в своего хозяина.

— ...Вот так было, — закончил свой рассказ старик.— Так и не дошел я до «мусульманского рая», который обещал мне Максум. Как хорошо, что я вернулся! Иначе до последнего вздоха пришлось бы мне пасти овец Максума и мои кости остались бы на чужбине. А вернуться в Аксай меня заставил тот нож с костяной рукояткой, который я увидел у Максума. Нож твоего отца, Шербек. Я отдал его Хури в память о муже.

Шербек кивнул головой. Этот нож теперь хранится у них дома, на дне сундука. Это единственная вещь, оставшаяся от отца. Ох, если бы он был жив!

В детстве Шербек представлял своего отца легендарным богатырем с широченными плечами, высокого роста. Он привык гордиться своим отцом. Сейчас, после рассказа Бабакула, Шербек подумал, какое великое счастье быть сыном такого замечательного отца. Да, его отец был борцом за новую жизнь, в борьбе за счастливое будущее отдал он свою жизнь.

— ...А овец Максума я привел в Аксай, — сказал Бабакул, — и передал дехканам. А сам остался чабаном, только теперь пасу не хозяйских овец, а наших, колхозных. Раньше в стаде было две тысячи овец, а сейчас больше тридцати тысяч, и ухаживает за ними не один человек, а пятьдесят.

Вернулся Суванджан. Повесив ружье в шалаше, он сел рядом с отцом.

— Ну что, поймал? — насмешливо спросил Бабакул.

— Как же! — улыбнулся Суванджан. — У соседей, оказывается, волк утащил одного барашка. Но мы все-таки отбили его.

— Устал, наверно, от беготни? Теперь ложись и гостям дай поспать. — Бабакул стал подниматься и вдруг вскрикнул, схватившись за колени.

— Что с вами? — Нигора озабоченно посмотрела на старика.

— Старость не радость. Посидел на прохладном месте, а теперь колет.

— Сделать вам спиртовой компресс?

— Э-э, дочка, не беспокойся. — Выпрямившись, Бабакул медленно побрел к шалашу. — Старость неизлечима.

Из шалаша до Нигоры донеслись кряхтенье старика и слова молитвы. Засыпая, она с любовью и жалостью думала об этом удивительном человеке, который перенес в своей жизни столько страданий.

Когда Нигора проснулась, было уже светло. В очаге теплился кизяк, а в кумгане кипел чай. Она чувствовала себя легко, как птица. Только вот ноги болели. Это оттого, что не привыкла ездить на лошади.

Нигора достала из сумки мыло и полотенце и огляделась, раздумывая, где бы умыться. На Кашка-таве еще лежат снега, оттуда доносится шум водопада. До него далековато. Но таинственный шум водопада манил Нигору, и, закинув на плечо полотенце, она отправилась в путь. Кустарники и деревья вокруг были свежие, влажные, как будто только что выкупались. На склонах оврага сквозь расщелины камней пробивались красные и желтые тюльпаны. «Летом тюльпаны? — удивилась Нигора. — А рядом лежит снег!»

Нигора шла по тропинке в гору, и ее все больше охватывало восторженное удивление. Снег, лежавший в расщелинах, оттаивал, образуя снежные пещеры, из этих пещер вырывались струйки воды и, сливаясь в потоки, с шумом падали вниз. Нигора подошла к обрыву. Вот он, водопад. С огромной высоты вода с шумом падает на камни, рассыпается брызгами, кипит и пенится. Ветер несет с собой капельки холодной воды, оставляя их на листьях деревьев и траве.

«Кругом лето, а здесь зима», — подумала Нигора.

Где-то здесь, недалеко, должен быть подземный родничок, притаившийся в горах, как зверек в роще. Бабакул называет его Родником слез. Внезапно ее охватило желание ощутить рукой биение этого подземного родничка, струи которого, должно быть, и прохладны и нежны.