Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы

Постепенно в доме появлялись новые вещи, мешками запасался картофель, лук, зерно. Вначале Ходжабеков не обращал внимания на все это. Своим друзьям он хвалил ее: «Моя жена оказалась хозяйственной». Потом жена стала вмешиваться в его служебные дела. «У этого дяди шестеро детей. Дело ведите с умом. Наша власть всегда берет под защиту беспомощных детей. С другой стороны, он родственник по отцовской линии...» После таких разговоров выяснилось, откуда появляются в доме вещи, продукты и пачки денег. Начались семейные ссоры. Эти скандалы обычно кончались угрозами: «Оболью себя керосином и сожгу». Так прошли годы. Может быть, он еще долго работал бы, но из верхней инстанции ему стали возвращать дела. Раскритиковали. После критики перевели ответственным секретарем в исполнительный комитет. Там он некоторое время работал спокойно. И опять его раскритиковали за безответственное отношение к письмам трудящихся и бюрократизм. Освободили и от этой должности, перевели председателем колхоза. А теперь и здесь не обходится без критики. Во всем, что произошло с ним, он обвинял Якутой, но молчал.

«Ох, какой же я дурак! Ведь я стал жертвой одного гостеприимства, — часто думал он. — Согрел змею у себя на груди».

Когда машина остановилась на театральной площади, его взгляд упал на жену: лицо у нее было белое, будто обсыпанное мукой, на губах на два пальца губной помады.

— Скоро ведь бабушкой будет, а все не успокаивается, старая кокетка, — не выдержав, прошипел Ходжабеков, выходя из машины.

Ходжабеков сидел в театре, слушал концерт, но мысли его все время возвращались к событиям в колхозе. Девчонка, у которой молоко на губах не обсохло, критикует его, столько лет работавшего на высоких постах.

«Да, все зло исходит от красивых женщин. Якутой ей тоже в красоте не уступала. А в конце концов что получилось? И эта соплячка из той же категории. Но эта, кажется, страшнее. Кого-то она мне напоминает... Нигора Назарова... Назарова... Что это за Назаров? Уж не бывший ли это председатель колхоза, который работал с Саидгази, вредитель Назаров?.. А я все думаю, кого же она мне напоминает! Его копия! Вот так находка! Это как раз кстати: необученной лошадке будет обуза! Пусть попробует теперь возражать: куда прикажут ей, туда и пойдет. Не шути со львом, он все равно тебя задавит!»

Вернувшись в колхоз, Ходжабеков на следующий же день пошел в больницу.

Акрам пригласил председателя в свой кабинет, усадил на диван.

— Работаете — рукой подать, а зайти никогда не хотите, — ласково упрекнул он Ходжабекова.

— Боюсь.

— Чего боитесь?

— Больницы. Как увижу, температура поднимается.

— Условный рефлекс, — хихикнул Акрам.

— Я слышал, что такой рефлекс бывает только у собак. Да, кто это сказал?.. — Ходжабеков щелкнул пальцами. — Вспомнил, это открытие Павлова.

— О-о, оказывается, вы много знаете, председатель, — польстил Акрам.

— Да, учились по всем правилам, — небрежно сказал Ходжабеков, закидывая ногу за ногу. — Ведь не зная хорошо физиологию и психологию, нельзя быть хорошим законодателем!

— Верно, верно... Да, председатель, а вы пожаловали к нам — уж не заболели ли?

— Упаси бог!.. Да... А где та ученая баба?

— Извините, председатель, я не понял вас! — улыбнулся Акрам.

— Да та самая, дочь Назарова.

— А-а, вы о Нигоре. — Акрам вскочил с места. — Сейчас я ее позову.

Оставшись один, Ходжабеков оглядел кабинет. Белые стены, белые занавески. На столах и стульях тоже белые чехлы. Ходжабеков поморщился. Вокруг чистота, а дышать нечем.

В коридоре послышались шаги.

Дверь отворилась. Вошли Нигора и Акрам.

— Здравствуйте, товарищ Ходжабеков.

— Здравствуйте, — сухо ответил он.

Нигора и Акрам сели рядом и вопросительно посмотрели на Ходжабекова.

— Вы, наверно, помните своего отца?

— Да, немножко, я была тогда еще маленькой.

Она не удивилась вопросу и, кажется, не ждала ничего для себя плохого из этого столь неожиданно возникающего обстоятельства. Ее спокойный ответ разозлил Ходжабекова.

— Если не ошибаюсь... ваш отец был осужден и посажен? Мне хотелось бы узнать у вас кое-что об этом.

— Да, мой отец сидит, — Нигора чуть побледнела, но, еще не понимая, куда он клонит, повторила: — Я тогда была маленькая. Боюсь, не смогу добавить ничего к тому, что вы уже знаете.

— Знаем, что у вас острый язык! Но насколько он длинный, поживем — увидим. — Глаза Ходжабекова зло заблестели. — У вашего отца тоже язык был длинный. Но когда я подогнал статью, язык его не смог произнести даже символ веры!

— Вы для этого вызвали меня? — Нигора встала, собираясь уйти. Рука, лежавшая на спинке стула, чуть дрожала.

— Да, я хочу напомнить вам, кто вы такая. Отец ваш был такой же умный, как вы. Но оказывается, язык — одно, а душа — другое.

— Может быть, в душе отца что-нибудь и было, потому что он в новый мир пришел в одежде с пылью старого! — Голос Нигоры дрогнул. — Но я родилась в новом мире и воспитывалась в новом. Поэтому и язык и душа — одно целое. Вам понятно? — Она резко повернулась и вышла из кабинета.

Чтобы немного успокоиться, Нигора прошла по палатам. Но удивительно: теплое обращение людей, особенно Шербека, почему-то вызывали в душе боль. Она вышла из больницы и, не разбирая дороги, пошла домой.

Хозяева были в саду. Нигора быстро, будто за ней кто-то гонится, прошла в свою комнату, заперлась и бросилась на кровать. Всю дорогу она крепилась, а теперь дала волю слезам.

Она не знала, сколько времени пролежала так. Когда оторвалась от мокрой холодной подушки, лучи солнца ярко светили в окно. Теперь ей стало легче, будто кусок льда, лежавший на сердце, вылился слезами. Нигора выдвинула из-под кровати чемодан.

Новая расшитая скатерть, мотки шелковых ниток, книги с обложками и без обложек... На дне чемодана лежала медицинская брошюра. Перелистывая ее, она нашла черный конверт, вынула из него фотографию. На нее смотрело доброе и энергичное лицо с высоким лбом. Она плохо помнила этого человека, но он был ее отцом, иначе Нигора не могла, не привыкла называть его.

— Я не могу поверить, чтобы этот человек вредил кому-нибудь, — вслух проговорила Нигора, глядя на фотографию. — Не верю, не верю, отец!

В табеле Акрама в графе «Поведение» всегда стояла пятерка, когда он учился в школе. Педагоги были им довольны, а ученики за спиной называли тихоней. Акрам не обращал на это внимания. Пусть называют, как хотят, что ему до этого? В институте он старался держаться подальше от комсомольской и профсоюзной организаций. «Все это лишнее, мешает учебе», — думал он. Но когда ему давали поручения, он беспрекословно их выполнял. Поэтому имя Акрама стояло всегда в списке активистов. Его стройная, тонкая фигура, длинные волосы привлекали внимание девушек, но дружба с ним была обычно кратковременной. Девушки прозвали его «милой бабушкой». Акрам не мог понять, почему все его романы так неудачно кончаются, ведь он так деликатно ведет себя с девушками...