Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы

В то время когда Бабакул и Суванджан боролись с метелью, пробираясь с отарой в Кайнар, Туламат на взмыленной лошади прискакал из дальнего кишлака в Аксай. Непогода застала его в горах, на свадьбе друга, и теперь его мучила совесть, что он не выполнил обещания, данного Шербеку перед его отъездом в райцентр, — подвезти корма из Кайнара. Но в то же время разве он виноват, что погода неожиданно испортилась? Теперь только гусеничный трактор мог пробраться в Кайнар, поэтому Туламат, не заходя домой, пошел разыскивать тракториста. На его счастье, тракторист был дома и крепко спал, накрывшись тулупом.

— Браток, вставай! — будил его Туламат. — Надо за кормом ехать, спасать овец...

— В такой буран? Да ты что, хочешь, чтобы я трактор загубил?!

Туламат вскипел. Увидев на груди парня комсомольский значок, закричал:

— Эй, сопляк, сними с груди комсомольский значок и отдай мне! Хоть я и стар, но мне больше подходит его носить. Будь у тебя сердце, а не кусок кизяка, ты не лежал бы сейчас как пень, когда колхозные овцы погибают!

Туламат выскочил на улицу и крикнул так, что стекла соседних домов задрожали:

— Эй, комсомол, где ты?!

Он стучал в двери домов, и кричал:

— Эй, молодежь, собирайся к дому тракториста!

Через некоторое время со всех концов кишлака зашагала молодежь.

Когда у дома тракториста собралась целая толпа, Туламат, все еще кипевший злобой, начал:

— Какие вы комсомольцы? Есть у вас в сердце огонь или все вы такие, — он показал на тракториста, стоявшего у двери с пылавшим от стыда лицом, — трусы? Слушайте обоими ушами: у кого болит сердце за колхоз, пусть лезет на прицеп. Из Кайнара привезем корм. Если есть такие, кто думает: «Ну и пусть пропадают овцы, ведь они колхозные», то пусть идут своей дорогой, кланяться не будем...

— А ну, пошли! — крикнул кто-то из ребят.

Все побежали в сарай, где стояли автотачки.

Тракторист, одиноко стоявший у двери, крикнул им вслед:

— Сейчас я вас догоню!

В это время Ходжабеков направлялся в контору. Увидев Туламата с ребятами, он подумал: «Что это они затеяли в такую метель?» Поравнявшись с ними, он понял, в чем дело. Его самолюбие было задето. «Не хватало еще, чтобы этот усач совал свой нос в председательские дела», — подумал он. А ребятам важно сказал:

— Это вы правильно надумали, а то зоотехник у нас беззаботный, уехал в район, а овец бросил на произвол судьбы...

Из Кайнара Бабакул уже не мог возвратиться пешком. Пришлось посадить его на нагруженный сеном прицеп. Все тело старика было как в огне, болели руки, ноги, спина.

К полуночи ему стало еще хуже. Он терял сознание, бредил. Ему представилось, что в комнату вошел толстый человек в черном.

Бабакул силился вспомнить, кто это, и не мог.

— А-а, ты не узнал меня, неблагодарный? — крикнул человек в черном.

— Максум?!

— Покайся перед смертью, произнеси символ веры!

— Оставь меня, людоед!

— Да, я людоед. Я отнял жизнь у твоего друга Кучкара, теперь пришел за тобой, — сказал Максум.

— Суванджан, прогони его!

Максум расхохотался, растянув до ушей рот, похожий на открытую могилу.

— Здесь нет ни души, кроме нас двоих! Молись богу! Я пришел из другого мира, чтобы рассчитаться с тобой, ты вор, ты украл моих овец!

— Вор не я, а ты! И деды твои и прадеды — все вы воры! Это ты обворовывал аксайцев, прикрываясь шариатом!

И тут Максум на глазах у Бабакула превратился в волка и, скаля зубы, заговорил человечьим голосом:

— Отдай моих овец, иначе всех задушу!

— Я вырву у тебя зубы, которые жрут народное добро! — Бабакул вскочил с постели и бросился на волка. — Люди! Держите! Убейте! В стойбище волк!

Когда Суванджан и Шербек привели Нигору, Бабакул в беспамятстве лежал у порога.

В ту ночь старика отвезли в больницу. Все трое по очереди день и ночь дежурили у его постели.

Прошла неделя. Бабакулу стало лучше. Он жалобно попросил Нигору:

— Дочь моя, перестала бы колоть меня своей иголкой. Изрешетила все мое тело.

Нигора прекратила уколы и, уступая настойчивым просьбам старика, отпустила его домой. Но он был еще очень слаб, и каждый день и Нигора и Шербек заходили его проведать.

Нигора обычно заходила к Бабакулу днем, а Шербек — вечером, возвращаясь с работы. Поэтому они редко встречались.

Как-то однажды, когда они встретились у постели больного, Нигора пожаловалась:

— Смотрите, Шербек, погода еще холодная, а Бабакул-ата все время держит дверь открытой. А лекарства, которые я приношу, он выбрасывает...

— Э, дочка, — улыбнулся Бабакул, — самое главное, не обращать внимания на болезнь, тогда она быстрее пройдет. А к холоду я привык. Если дверь не открыта, мне кажется, что я задыхаюсь... Самое лучшее лекарство для меня — разговор с вами, дети мои. Не зря говорят, что на старости лет люди становятся разговорчивее.

— Отец, вы так много видели за свою жизнь, когда мы слушаем вас, как будто становимся умнее. Говорите, отец, — сказал Шербек, подсаживаясь поближе к старику.

— Спасибо, дети мои. А вот утром приезжал сюда Ходжабеков. Я хоть и болен, но вышел к нему навстречу. А он даже с лошади не сошел, не спросил, как я себя чувствую. Знаете, как он угрожал! Говорит: «Возмести стоимость погибших баранов, иначе я жизни тебе не дам». А в народе говорят так: «Если тебе нечем угостить, угости добрым словом».

Нигора и Шербек молча переглянулись.

Когда они возвращались от Бабакула, Шербек тихо спросил:

— Как вы думаете, скоро он поправится?

Нигора печально покачала головой:

— Боюсь, что окончательно его не вылечить. Вы же знаете, что такое бруцеллез...

Ему ли не знать, что такое бруцеллез! Он видел немало людей, у которых бруцеллез сверлил кости.

— Нигора, — мягко начал Шербек, — вы заходите в каждый дом, когда проводите профилактику. Расскажите аксайцам, особенно чабанам, что это за болезнь, посоветуйте быть осторожнее, не пить сырого молока, хорошо проваривать мясо. Ведь эту болезнь легче предупредить, чем выучить...

— Одних разговоров здесь мало. Нужно, чтобы все поняли, что здоровье человека во многом зависит от уровня жизни.

— Правильно, но жизненный уровень сам собой не повышается. Для этого мы должны увеличить производство шерсти, мяса, сала, молока. Вы понимаете, Нигора, почему я так борюсь за разведение тонкорунных овец? Тонковолокнистая шерсть — это богатство колхоза...

Нигора вдруг заметила, что Шербек улыбнулся.

— Чему вы улыбаетесь?

— Да так, вспомнил один случай. В прошлом году в Аксай приехал корреспондент, ему надо было написать очерк о нашем колхозе. Так вот, председатель сказал ему: «В этом году построим баню и механизированный скотный двор с автопоилкой. В самом красивом уголке кишлака построим детский сад нового типа на сто мест». А в очерке получилось, что это все уже сделано. Он расписал наши дела в колхозе так, что читатели, наверно, подумали: «Эти люди живут уже как при коммунизме». Корреспондент, конечно, старался с самыми лучшими намерениями, но, чтобы жизнь в Аксае была такой, как он описал, сколько нам еще нужно преодолеть, сколько работать. И думать мы должны не только об украшении Аксая, но и пастбищ...