Николай Воронов - Котел. Книга первая

Баттал пробежал в сарай, когда Андрюша лил смолу на обшмыганное об камни днище, а Ильгиз размазывал ее по трещиноватой доске.

Через минуту Баттал уже выехал со двора.

Утро было воскресное. По улице пылили, скрываясь за горой, грузовики, автобусы, легковые автомобили. Провозили массовщиков, туристов, рыболовов, музыкантов, бочки с пивом, ящики с колбасой, батонами, сластями, со спиртными напитками.

Завывание машин отрывало Андрюшины глаза от днища плоскодонки. Он глядел через плетень, ища среди проезжих знакомые лица. Когда шум какого-нибудь мотора, приближаясь к дому Ташбулатовых, начинал замирать, Андрюша оробело ждал: не отец ли? Отец мог догадаться, куда он сбежал.

Но машины всего лишь притормаживали перед свертком к броду, и опять Андрюша либо шпаклевал щели пенькой, либо лил смолу, тревожась, как бы не принесло отца, и совсем не надеясь, что его навестит кто-то из своих: мать не переносит дорожной тряски, Иван работает, Люське лишь бы н е с т и на него, с Наткой — разрыв.

За шпаклевкой и заливкой дощаника он мало-помалу забыл обо всем. Он молчал — работа всегда его увлекала. Ильгиз работал шумно; любовно оценивая сделанное, он стучал пятками в борта, насвистывал, выпяливал язык.

— Андрюша, слыхал про воздушный десант без парашютов?

— Без парашютов?

— У нас в школе военком выступал. В пустыне высаживают десант. Метров с пяти прыгают, с вертолетов. Используют силу инерции. Даже танки сбрасывают на лету. Танк, конечно, заводит мотор. Люк открывают, он летит вниз, приземляется по кривой. И без остановки мчится.

— Ловко придумали.

— Я тренируюсь.

— Неужели с вертолета?

— С дома. Хочешь спрыгну?

— Приведем в порядок лодку, тогда спрыгнешь.

Ильгиз был порывист: что ему загорелось сделать, то откладывать не будет. Он подбежал к лестнице. Не держась за боковины, всходил по березовым поперечинам. Они были ребристы. Андрюша боялся, что Ильгиз упадет.

Конец лестницы заскользил по краю крыши. Ильгиз поймался за боковину, оттолкнулся, прыгнул. На земле вы́резалась тень лестницы и вмиг исчезла, прихлопнутая самой лестницей.

Андрюша подбежал к Ильгизу. Ильгиз был бледен, на колене, облепленном песчинками, взбухали капли крови. По Андрюшиной спине пробежал озноб, и вдруг все стало красным: Ильгиз, двор, лодка, сараи, навес, под которым лежали долбленые полные воды колоды и мерцающие камни соли.

Из-за красного дома мелькнула красная фигурка: Андрюша невольно пошатнулся ей навстречу. Натка!

Красное исчезло. Натка, смущенная, опустила на гранитную плиту корзинку.

— Откуда взялась?

— Из города.

— Догадалась, что я здесь?

— Я к Ильгизу. Думала, ты в саду.

— Ври.

— Почему думаешь: ко мне не может приехать?

— Просто усомнился.

— А ты не сомневайся. Именно к Ильгизу. В гости. Зимой он к нам заходил. Ответный визит. Не сомневайся.

— «Не сомневайся»? Я еще не офонарел от глупости.

К тому, что из коленки Ильгиза текла кровь, Натка отнеслась решительно: принялась промывать ссадину колодезной водой. Андрюшу послала к Марьям за бинтом. Вместо бинта он принес марлю и щепотку золы. Натка повозмущалась: дескать, нестерильно, однако посыпала ссадину золой.

По-прежнему было любопытно Андрюше, догадалась ли Натка, уезжая из дому, что он здесь, или встреча их совсем случайная? Эх, если б знала… Но кто ей мог сказать о его исчезновении? Иван? Он умеет молчать. Мама? Она вообще молчальница. Редкий раз п р и о т к р о е т с я. Правда, она относилась к Натке иначе, чем к другим девчонкам. Отец? Да нет.

Натка связывала концы суровой нитки, которой поверх марли опутала Ильгизово колено. Ее волосы распались, между ними была видна шея, чуть пониже лучились на платье выпуклые лакированные пуговицы.

Ильгиз подул на волосы. Сначала вкрадчиво, робко, потом вдруг озорно хлебнул воздух и дунул так резко, что меж ее дымно-голубыми, отливающими пеплом волосами засветилась белая-белая кожа. Натка ударила Ильгиза в плечо.

Андрюшины кулаки невольно сжались. Проучил бы Ильгиза, если бы не был ему другом. И все же, чтобы ненароком не ударить Ильгиза, отошел к плоскодонке, снял с огня ведро, где пылал вар.

— Андрюш, за ягодами пойдешь?

— Мало спелых, да и лодку надо смолить.

— Может, он тоже за ягодами хочет? — спросила Натка.

— Расшиб ведь ногу.

— Возьмет да увяжется.

— Он что, враг себе?

— Слепой сказал: «Посмотрим», глухой сказал: «Услышим».

— А чего? Возьму и увяжусь.

— Я твой лечащий врач, запрещаю.

— Мы женщинам не подчиняемся.

— Кто «вы»?

— У нас не подчиняются.

— Тут женщин нет. Во-первых. Не лги. Во-вторых.

— Порядок такой.

— Идиотский порядок.

— Какой?

— Феодальный.

— Чем плохо?

— Всем.

Андрюша накренил ковш, в нем буро чадила зеркально-яркая смола. Тоненькая жаркая струйка угодила на пеньку, натолканную в щель. Залив шпаклевку варом, Андрюша молча пошел к воротам. Он понимал, что обидит Ильгиза своим холодным уходом, но не мог побороть неприязни.

Калитка тявкнула щеколдой. И опять тявкнула: следом появилась Натка. В раздумье он стоял возле нее. Наверно, надо было сказать Ильгизу какие-то слова?

Шевельнулся, чтобы дернуть ремешок щеколды, завязанный на конце шариком. Шевельнулась и его тень — короткая, скомканная, уродливая. Напомнила ему, что он костляв, слишком широк в плечах и слишком узок в бедрах. Огорчился всего лишь на мгновенье: чего переживать — красивым не станешь. Впервые легко примирил себя с собственной некрасивостью. И подосадовал: как, по-видимому, был глуп, что не мог раньше додуматься до такой обычной мысли?

Над плетнем серебрилась тюбетейка Ильгиза.

— Быстрей. Одному скука.

— Постараемся, — не оглянувшись, ответил Андрей. Под ногу угодила консервная банка. Пнул. Покатилась, взмахивая бумажной лентой с оттиском «Щука в томатном соусе».

Натка шла посредине дороги, из-под желтоватых кед выхлопывалась горячая пыль. Белое платье (красные поперечные полосы до пояса, продольные — на юбке) было перехвачено широким черным ремнем.

Андрюшу проняло запоздалой радостью: Натка в Кулкасово. Будет целый день, а может, два, а то и больше. Это возмутительно, что он до сих пор не чувствовал, какое счастье, что она в Кулкасово! Ильгизка виноват. Кровь… Дунул в волосы. А! Чего тут нехорошего? Наверно, еще смотрит из-за плетня? Ага, стоит, положил подбородок на плетень. Грустны коричневые глаза.

— Ильгиз, лови банку.

— Зачем?

— Нарой червей. Вечером порыбачим.

— Кидай.

— Ты не больно-то падай духом. До реки на тележке довезем. Нат, да?

— Кого другого не повезла бы, Ильгиз славный.

— Правильней — нелепый. Какое лекарство ни попадет под руку, раз — и съел. Для защиты от будущих болезней.