Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия

— Найдем, — ответил бойко Саша.

— Вода в бачке.

Задернув занавески на окнах, комендантша вышла.

— А не плохо, — оглядывая комнату, заметил Рахманцев и вздохнул: как далекий сон вспомнился родной дом, серьезная и ласковая мать. До сих пор Гриша не мог забыть ее смерти, которой он же и был причиной.

— Жить можно, — отозвался весело Балашов. Развязав мешки, принялся за еду. В дверь постучали. Оглянувшись, ребята увидели стоявшего на пороге широкоплечего парня с копной русых волос, одетого в простую косоворотку. Обветренное, с открытым взглядом серых глаз, широкое лицо улыбалось. Шагнув в комнату, он спросил:

— Новички?

— Ага.

— Будем знакомиться. Я — комсорг молодежной бригады каменщиков Василий Поздняков, — подойдя к ребятам, он крепко пожал им руки. — Комсомольцы? Откуда прибыли?

Гриша ответил.

— На учет еще не встали? Но ничего, завтра все устроим, — произнес Поздняков успокаивающе. — Где раньше работали?

— Я трактористом в колхозе, а Саша — прицепщиком. У него еще есть специальность.

— Да ну тебя, — Саша подтолкнул локтем друга.

— Какая? — спросил Поздняков.

— Он мастер играть на гармошке, привез ее с собой, — показал Гриша на однорядную гармонь, лежавшую в углу.

— У нас в красном уголке два баяна есть, играй на любом.

— Я на них не умею.

— Научим, — уверенно произнес Поздняков и спросил деловито: — Каменщиками не работали?

— Нет, да и неохота с кирпичом возиться, — ответил Рахманцев.

— Привыкнете. Многие ребята так говорили, а теперь их не оторвешь от дела. Старым каменщикам не уступают. — Взглянув на ручные часы, бригадир заторопился. — Отдыхайте, а завтра я зайду за вами с утра. Боюсь опоздать в вечернюю школу, — как бы оправдываясь, сказал он.

Выпал снег, закрыл болотные кочки, отводные канавы, метровым слоем лежал в котлованах, выравнивая фундаменты с верхним слоем земли. В январские морозы застывал бетон. Железо обжигало пальцы рук. В бригаде Позднякова начался ропот.

— Целый час на уборку снега уходит, а кто будет платить, господь бог? — нарочито громко говорил Саша Балашов. Он приобрел уже привычки разбитного парня, купил новую гармонь, сапоги из шевровой кожи и частенько по вечерам исчезал из барака. Один раз, возвращаясь с курсов, где молодые строители обучались слесарному делу, Гриша Рахманцев увидел друга в пьяной компании молодых людей. Шли по улице, весело горланя песни под балашовскую гармонь. Рахманцев решительно шагнул к ним и, взяв за руку Сашу, потянул его за собой:

— Пошли домой?

Пьяная компания зашумела:

— Не трожь гармониста!

— Накостылять по шее — и баста!

— Наставник нашелся!

Один из парней уцепился за рукав его полушубка и попытался толкнуть Гришу на обочину дороги.

— Ты не лезь, без тебя знаю, что делать, — Рахманцев отмахнулся от незнакомого парня.

— Сашка, иди за мной! — не оглядываясь на шумную компанию, он зашагал к бараку.

Балашов свел меха гармошки, постоял с опущенной головой и, подняв осоловелые глаза на компаньонов, произнес вяло:

— Пойду домой.

— Растяпа! — бросил один из парней. — Кислая квашня!

Балашов точно преобразился. Хмель сняло как рукой.

— Вы… — страшно выругавшись, Саша выкрикнул: — Шваль колупаевская! Да вы Тришкиного мизинца не стоите! Он в поезде смерти страдал! Мать у него погибла… Он в партизанах воевал, от Сибири до Урала пешком прошел!.. Может, за него я в огонь и воду… А ну-ко суньтесь! — положив гармонь на снег, Саша сдвинул шапку на затылок и встал в угрожающую позу. — Кто наших колхозных блинов не пробовал, подходи.

Ватажка рассыпалась. Подобрав гармонь, Балашов поплелся в общежитие. Гриша лежал в кровати с книгой в руках. Прилив энергии, который испытывал Саша, готовясь к драке, сменился слабостью во всем теле.

— Если хочешь есть, возьми колбасу в тумбочке. Хлеб на подоконнике, — не отрываясь от книги, сказал спокойно Гриша.

Стянув с себя полушубок, Саша опустился на табурет.

— Гриш, ты на меня не сердись. Ну, выпил маленько, какая беда? — заговорил он примирительно.

Рахманцев молчал.

— Зарабатываю я неплохо, почему не выпить, а? — Саша уставился глазами в спину друга. — Знаешь, что? — Балашов пересел на кровать Гриши. — Ребята меня сманивают ехать на Север. Поедем? — потрогал он за плечо Рахманцева. — Подъемные дают, суточные, и дорога бесплатная. Поедем, а?

— Садись, ешь, — отозвался все так же спокойно Гриша.

— А ежели я желаю с тобой говорить?

— Вот когда проспишься, тогда и будем разговаривать.

— Значит я, по-твоему, пьян?

— Нет, трезвый, — спрятав улыбку и не отрываясь от книги, ответил Рахманцев.

— Гриш, я тебе всурьез говорю, махнем на Север, там деньги большие платят.

Рахманцев стремительно повернулся к Балашову.

— На Север захотел, за длинным рублем погнался. Эх ты, а еще комсомольцем называешься, — заговорил он С жаром. — Не ты ли на собрании давал слово не пить? Не ты ли обещал Андрею Никитовичу исправиться? Опять за старое берешься? С кем ты связался? С забулдыгами. Курсы забросил, работаешь тяп-ляп, переметная сума! Тьфу! — шумно повернулся к стене.

Утром друзья позавтракали молча. Саша чувствовал свою вину и отводил глаза от осуждающего взора старшего друга.

— Сегодня вечером ты должен идти на курсы, пропускать занятия нельзя, — одеваясь, сказал наставительно Рахманцев.

— Ладно, — неохотно ответил Саша и взялся за шапку.

Каждый раз поднимаясь на шестой этаж, ребята подолгу любовались панорамой новостройки. Вдали виден длинный корпус механосборочного цеха, за ним весь в паутине железной арматуры — кузнечный, дальше высятся к небу трубы литейного, поднимаются стены и других цехов. В синей дымке мартовского дня лежал Челябинск. Идет трамвай, беспрерывным потоком двигаются автомашины. Растет новый город.

В этот день Саша работал с увлечением. Груда кирпича под его ловкими руками быстро уменьшалась. Взглянув вниз, он заметил легковую машину кофейного цвета. Из машины показался человек в желтых крагах, одетый в клетчатое пальто. Не выпуская трубки изо рта, он показал рукой на стройку и спросил что-то у вышедшего из машины же Фирсова. Балашов от удивления чуть не выронил из рук кирпич.

— Гриш, а Гриш, — крикнул он, — гляди-кось, какой полосатый дядька сюда ползет.

— Это американец, — объяснил проходивший мимо Поздняков, — инженер Гульд. Однако он, ребята, к нам поднимается и начальник участка с ним. — Увидев Фирсова, бригадир беспокойно забегал глазами по фигурам каменщиков: — Все ли у нас в порядке?

Гульд поднимался по лесам легко. На вид ему было можно дать лет сорок. Хорошо натренированное тело, привычка к гимнастике, наконец, длительные путешествия по Европе и Азии сделали из него крепкого спортсмена, чем особенно он гордился. В те дни его переводчик болел, и Фирсов сопровождал Гульда по объектам стройки.