Валентин Овечкин - Том 2

Иногда мы так уж подробно расписываем в своих инструкциях и резолюциях: когда сеять, как сеять, как убирать, точно боимся, что колхозники без наших указаний не смогут и лошадь правильно в телегу запрячь. Будто не с хлеборобами имеем дело. Себя тратим на мелочи и разумную инициативу людей сковываем. Если не верим в способности председателя колхоза или директора МТС — не нужно держать таких. Сельское хозяйство требует гибкости, смелости, находчивости. Здесь, как в бою, приходится прямо на поле принимать решения. Год на год не похож. Заранее, из кабинетов, всего не предусмотришь. То ранняя весна, то поздняя, то засуха, то дожди заливают. Вот, скажем, затяжные дожди срывают уборку. А попробуй пустить жатки на участки, закрепленные за комбайнами! «Антимеханизаторские настроения!» Хотя всем ясно, что в такую погоду нужно бросать все, не только жатки — и косы, и серпы — на спасение урожая!

У нас не так, как в промышленности: закончен рабочий день, и можно итоги подвести, продукция налицо. Хлебороб целый год работает, пока сможет свою продукцию показать. В деревне цыплят по осени считают. И надо бы не торопиться объявлять нам выговоры за «нарушения». Терпеливее надо относиться к таким «нарушениям», когда люди хотят сделать лучше, чем предписано. Надо ругать или благодарить за урожай, а не за одну какую-то выхваченную из целого сельскохозяйственного года «кампанию»…

Самый страшный враг у нас сегодня — формализм, — думал Мартынов, откинув голову на спинку сиденья, закрыв глаза. — Эх, брат, Петр Илларионыч! Если хочешь по-настоящему поработать в этом районе, а не поденщину отбыть — трудно тебе придется! Много у этого самого формализма разветвлений. Формально руководить — отстающие колхозы не вытянешь. Напиши хоть сотню резолюций: «указать», «обязать», «предложить». Мелочным опекунством не заменишь настоящей заинтересованности колхозников в хорошей работе… А судьбы колхозного урожая в руках механизаторов. Но им, оказывается, выгоднее вырастить десять центнеров, чем тридцать. Вот где узел! Отсюда надо начинать распутывать. Собрать бы коммунистов-механизаторов в райком, поговорить с ними…»

— Дремлете, Петр Илларионыч? — спросил шофер.

— Нет, — открыл глаза Мартынов. — Так, задумался…

— Снег идет.

Мартынов приоткрыл окно, чтобы выбросить погасший окурок. В щель со свистом ворвался ветер. В полях потемнело. Снег валил крупными хлопьями.

— Рассчитал Костя, химик! — сказал шофер. У него было два слова, которыми он определял высшую степень хитрости: «юрист» и «химик». — В точку! К утру всю землю забелит, никто уж не будет в его бороздах копаться.

— Нет, Василий Иваныч, — ответил, помолчав, Мартынов. — То, чего мы не доделаем, никакой снег не забелит. Ни снег, ни бумажки-сводки. Придет лето — урожай покажет, как мы поработали.

— Правильно, Петр Илларионыч! Бабы говорят: толкач муку покажет.

— То-то и оно!..

Шофер включил свет. «Победа» неслась по глухому проселку, сверкая фарами, пугая рано вставших с лёжки, ошалевших от внезапной перемены погоды, первый раз в жизни увидевших снег молодых зайцев и укрывшихся от ветра в кусты у обочины дороги куропаток.

Даже при полной механизации будут, вероятно, такие недели и месяцы в году, когда по проселочным дорогам ни на чем, кроме обыкновенных саней, не проедешь. Снегоочистители будут работать на главных асфальтированных шоссе, но не пустишь же их по всем «зимнякам», проложенным от села к селу напрямик через замерзшие речки, болотистые луга, овраги.

Метель поднялась еще днем, а сейчас было уже около девяти. Стояли безлунные ночи, в белесоватом мраке вокруг — ни одного черного пятна, ни дерева, ни телеграфного столба. Дорогу замело, править вожжами было бесполезно. Умная старая лошадь сама сворачивала то влево, то вправо, когда в сугробах под ее ногами терялся твердый накат дороги.

Мартынову и директору Семидубовской МТС Глотову благоразумнее было бы, конечно, после собрания в колхозе. Остаться и заночевать. Но теперь поздно было искать виноватого, кто первый сказал: «Едем!» Теперь уж надо было добираться домой.

— Но, но, Мальчик! — помахивал кнутом Глотов.

— Этому Мальчику, должно быть, сто лет, — сказал Мартынов.

— Что? — не расслышал Глотов за свистом ветра.

— Ваш Мальчик уже, вероятно, не раз дедушкой был, — прокричал ему в лицо Мартынов.

— Человек в двадцать лет — юноша. А у лошадей свой счет, — ответил Глотов. — Но, но! Пошевеливай!

Сани двигались по рыхлому, глубокому снегу натужно, толчками. Оба сидели боком к ветру.

— А еще был у нас в том районе, где я работал, такой председатель Тихон Петрович Глущенко. — Мартынов придвинулся ближе к Глотову, продолжая разговор, прерванный при переезде через замерзшую реку Сейм, где им пришлось для облегчения саней подняться на крутую гору пешком. — Работал он, этот Глущенко, когда-то секретарем райкома — не получилось у него, не справился с районом. Послали его директором МТС. С неохотой пошел. И там ничего видного не сделал. Так себе, средняя была МТС. Потом послали его председателем в крупный колхоз, самый отстающий. Отбивался, не хотел, чуть из партии его не исключили. Ну — пошел, И там-то он рванул! За два года сделал колхоз самым богатым в районе. Но знаешь, с чего он начал, этот Тихон Петрович?

Глотов что-то невнятно пробурчал в воротник тулупа.

— Начал с того, что строго-настрого запретил всем бригадирам и колхозному агротехнику принимать без него от МТС хотя бы гектар пахоты. «Я, — говорит, — знаю этих бракоделов! Сам буду проверять качество!» В первое же лето урожай у него — вдвое выше против прежнего. С этого и пошли жить. Колхозники прямо на руках его носили. А в соседних колхозах — ругали на чем свет стоит! «Чего ж ты, когда сам был директором, не пахал, не сеял всем колхозам так, как теперь требуешь от МТС?» Вот какие дела, товарищ Глотов. А? Покурим, что ли? Доставай, у меня кончились папиросы.

Тяжело одетый Глотов, с трудом ворочаясь, отвернул полы тулупа и ватного пальто, достал из кармана пиджака пачку «Севера». Скинув рукавицы, обжигая голые руки на ветру, закурили, истратив чуть не коробку спичек.

— Может, и тебя послать председателем колхоза? А? Хотя бы на время? Чтоб полюбовался на свою работу со стороны? Так сказать, для самокритики снизу?..

— Не хватит директоров на все колхозы, — ответил Глотов. — МТС у нас в районе три, а колхозов — тридцать.

— А папиросы ты куришь не директорские, — заметил Мартынов. — Хотя что ж — по урожаю и папиросы. «Казбек» тебе даже неприлично было бы курить перед колхозниками. Не заработал.

Глотов опять что-то невнятно проворчал.

— Шутки шутками, Иван Трофимыч, — продолжал после большой паузы Мартынов, — но как же все-таки заставить вас, директоров МТС, болеть за урожай?