Валентин Овечкин - Том 2

А от таких — много ли проку? Если парень поступил в сельскохозяйственный институт только потому, что не прошел по конкурсу в институт кинематографии, и вся его колхозная практика — выезды на уборочную в колхозы на каникулах? Мы и таких двух агрономов послали в колхозы. Но ребята мне понравились. Комсомольцы, не робеют. Много задору, свежий взгляд на такие вощи, к которым мы уже притерпелись, искренне удивляются, почему мы до сих пор, при нашей передовой науке, при нашей механизации, не берем урожаи пудов по двести с гектара… Если помочь им — может, дело у них пойдет. Но если с первого дня начать стучать кулаком по столу: «Вы же — специалисты! Вы больше других председателей знаете! Я с вас три шкуры спущу!» — не знаю, как оно с ними получится…

Очерку нет пока продолжения, так как пишется он почти с натуры. Он, может быть, вырастет и в повесть, но для этого необходимо развитие событий в жизни. Я встречаю таких людей, слышу такие споры, как у Мартынова с Борзовым, в одном районе.

Какие решения примет обком об этом районе, как пойдут там дела дальше, как повернутся личные судьбы людей, представленных читателю в первых главах, — все это нужно еще понаблюдать в жизни. Возможно, это и будет содержанием следующих глав.

1952

Был один из последних дней осени, может быть, последний день.

Вчера и позавчера еще показывалось солнце. В затишке, в балках, на крутых склонах, где косые лучи падали отвесно к земле, даже пригревало. Зеленая озимь, слегка присушенная утренниками, еще тянулась к солнцу. В голых рощах щебетали птицы — запоздалые перелетные стайки щеглов, зябликов. Хрупкий стрельчатый ледок у берегов речек к полудню бесследно растаивал. Еще носилась в воздухе паутина, кружились над бурьянами мошки. К ветровому стеклу машины прибило бабочку.

А сегодня с утра подул резкий северный ветер. Все замерло в полях и рощах — ни птичьего голоса, ни пастушьего окрика. Лишь мыши-полевки сновали в сухой траве, торопясь натащить в норы побольше корму. Тяжелые тучи низко стлались над землею. Вот-вот повалит снег, закружит его метелью по полям, ударят морозы…

На краю недопаханного загона стоял гусеничный трактор, «натик», как его называют ласкательно трактористы, возле него — два человека.

— Подверни к ним, — сказал Мартынов шоферу.

«Победа» съехала с дороги на жнивье, остановилась.

— Здорово, седовцы! — сказал Мартынов, выйдя из машины.

Два молодых парня, тракторист и прицепщик, грелись с подветренного бока трактора, возле не остывшего еще мотора.

— Здравствуйте…

— Почему мы седовцы, товарищ Мартынов? — спросил тракторист, круглолицый, маленького роста парень, с плутоватыми черными глазами, Костя Ершов.

— Ваш трактор похож сейчас на ледокол в Арктике. Затрет его льдами, и останется здесь на зимовку.

— Пятнадцать гектаров нужно допахать, — сказал Ершов. — Все машины ушли в МТС, одни мы вот с Кузьмой страдаем тут.

— А почему стоите?

— Горючее кончилось. Развозку ждем. Мы уж давали сигнал. — Тракторист поднял с земли длинную жердь-веху с насаженным на конец снопом сухого бурьяна. — Вон выезжает из села.

— А я думал, скажешь: ждем, пока мотор остынет, карбюратор будем перетягивать, — произнес Мартынов. — Помнишь, на уборке проса я к вам приезжал?

— Помню, — вильнул глазами в сторону Ершов. — То я тогда пошутковал.

— Испытывал секретаря райкома: понимает ли он чего-нибудь в технике?..

Мартынов прошел по пахоте, нагнулся, порылся в борозде, и теплое чувство, с которым он подъехал к этим «зимовщикам», допахивавшим последние гектары в последние часы перед снегопадом, вдруг исчезло.

— Подо что пашете? — спросил он.

— Не знаем, товарищ секретарь, — ответил, пожав плечами, улыбаясь, тракторист. — Наше дело маленькое. Скажут паши — пашем, боронуй — боронуем. А что тут будет колхоз сеять — то уж ихнее дело.

— Ты разве не колхозник?

— Колхозник.

— Как же ты не интересуешься своим хозяйством? Не знаешь, что будете здесь сеять?.. И ты не знаешь? — обернулся Мартынов к прицепщику.

— Знаю, — ответил прицепщик, Кузьма Ладыгин. — И он знает. Чего зря болтаешь, Костя? Было сказано председателем: под свеклу пойдет эта земля.

— Под свеклу?.. Что же вы делаете? Нужно на тридцать сантиметров, а тут, — Мартынов еще раз нагнулся над бороздой, смерил пальцами глубину, — пятнадцати сантиметров нет.

— Я уже ему говорил, — сердито поглядел на улыбавшегося тракториста Ладыгин. — У него батька кузнец, а мать доярка, в поле не ходят. А у меня мать и сестренка на свекле работают. Может, как раз им тут и участок отведут. Заработают сахару — на два раза семейством чаю попить. Полны руки мозолей тут заработают, больше ничего!..

Тракторист молчал. Улыбка сходила с его круглого, толстощекого, загорелого лица.

— Как же ты, Ершов, так рискуешь? Ведь будут принимать участок, забракуют, заставят перепахать — горючее за твой счет… — Мартынов оглядел загон. — То вчера пахал? Там, видно, глубже. А это сегодня, с утра? Поелозил плугом.

— Он вот на что рассчитывал, Петр Илларионыч, — сказал шофер, подходя к Мартынову и указывая рукой на тучи. — На снежок.

— Не успеют принять пахоту — пойдет снег, закроет все грехи?..

— Машина не тянет, товарищ секретарь, — стал оправдываться тракторист. — Компрессии нет. Сколько уж работаю без ремонта!

— Вчера еще тянула, сегодня не тянет?..

Ершов сдвинул шапку на лоб, поскреб затылок.

— А зачем глубоко пахать, товарищ секретарь? Мы вот читали давеча в газете: один лауреат в Сибири совсем без пахоты сеет и хорошие урожаи собирает.

— Мальцев?.. — Мартынов пристально поглядел на тракториста: дурака валяет или в самом деле так превратно понял агротехнику уральского колхозника-ученого Терентия Мальцева? — Во-первых, Мальцев не совсем без пахоты сеет. Не ежегодно, но пашет. И когда пашет, то глубоко, сантиметров на пятьдесят. Во-вторых, что он сеет на непаханом поле? Пшеницу, ячмень. А здесь будет свекла. Корнеплоды. Им нужна рыхлая почва. И у нас, Ершов, кой-какие поля можно не пахать. Хорошее свекловище, например. Чистое поле, сорняков нет, обрабатывали его культиваторами — тот же черный пар. Зачем его весною перепахивать? Заборони и сей пшеницу. Понятно? Где не нужно, не паши совсем. А где нужно, паши как следует.

— Это мне-то говорите «не паши совсем»? Ого! Да какие же я на это права имею?..

— Ты хозяин этих полей. Ты же колхозник.

— Хозяин?.. — Ершов порылся в кармане, достал щепоть табаку и обрывок газеты, свернул толстую, в палец, цигарку, закурил. — Вон в колхозе «Новая пятилетка» бригадир один посеял в прошлом году наволоком по свекловищу тридцать гектаров — и судили человека. А урожай вышел — двадцать пять центнеров. А где перепахали свекловище — по десять. Стали убирать, колхозники ему говорят: «Подавай на пересуждение». Подал, да что-то не слыхать до сих пор — оправдался ли? Вот так-то всыпают нашему брату хозяевам!..