Валентин Овечкин - Том 2

Первым заметил смятение среди доярок шофер Володя, ходивший с директором по коровнику в качестве консультанта.

— Да где же он, наш Голубчик? — закричала одна доярка. — Девки, Харитон еще не пришел? Это он у Дашки Караваихи зорюет. Пригрела его под мышкой. Куда молоко сливать? Посуды нет.

Другая доярка, тоже обеспокоенная, вышла из коровника, вытирая руки полой синего халата, надетого поверх стеганки, взобралась на кучу навоза и закричала в сторону села:

— Эге-ей!.. Харито-он Иваны-ыч! Эге-ей!.. Что-сь маячит возле парома, кажись, он идет, — сообщила она, вернувшись в коровник. — Чертов пропойца! Когда он уже нажрется той водки, чтоб она ему в брюхе загорелась!

— Что ты, Пашка, сдурела? Чего желаешь человеку! — укоризненно покачала головой одна доярка, самая старая из всех и, должно быть, сдержанная на язык.

— А докуда ж нам мучиться с таким заведующим? Бог не берет его от нас, пусть сатана заберет! Сколько ни говори ему, ни доказуй: того надо, другого надо, — ничего не делает! С утра помнит, к обеду уже забыл. Похмелился, чертики заиграли в голове, уже какая-сь сорока пригласила его ночевать, чуб накручивает, сапоги начищает — до коров ли ему?..

— Чего, девушки, бросили доить? Посуды не хватает? — подмигнув Долгушину, спросил Володя.

— Да надо бы еще бидона три…

— А вчера куда сливали? Хватало посуды?

— Обходились…

— Чем же вы таким питательным накормили коров, что сегодня молока прибавилось?

— Чем питательным? А вон посмотри, что в яслях. Тем и накормили. Соломой пшеничной.

— И больше ничего не давали?

— Силосу еще давали немного. Сена давали. Вон, видишь, какое. С осени еще попрело на лугу, в воде. Его и не едят коровы.

— С чего ж прибыло молока?..

Доярки угрюмо молчали.

— Может, ваши коровы начальства испугались? Так с испугу или от какой другой помехи корова дает меньше молока.

Володя обернулся к директору.

— Соображаете, Христофор Данилыч? Вчера им хватало посуды, а сегодня, при вас, не хватило. Значит, или недодаивали, или прямо на землю…

Доярка, которую звали Пашей, обвела сердитым взглядом подруг.

— Чего ж молчите, девчата? Так и говорите, правду говорите: недодаивали. И на землю шло молоко. Верно, так и было. Так разве ж мы виноваты?..

— А куда его девать, раз посуды не хватает? — зашумели доярки. — В подол, что ли?

— В сапоги бы сливали, так нам сюда и сапог не дают. Вот в чем бродим по грязи! — выставила одна доярка ногу в стоптанном дырявом валенке, из носка которого торчали тряпки и солома.

— Привезли в сельпо резиновые сапоги, так их враз расхватали мужики, которые охотники да рыболовы, а нам опять нету!

— Сколько было в колхозе этих бидонов в прошлом году! Чи побили их, чи поворовали?

— Самому председателю уже заявляли насчет посуды, и тот мер не принимает!

— А тут еще возчик у нас такой, с принципом: что заберет за один раз на телегу, то везет, а другой раз ехать не хочет.

— Как зовут вашего заведующего? — спросил Долгушин.

— Бесфамильный.

— Как?

— Фамилия у него такая — Бесфамильный. А по-уличному зовем его «Голубчиком». Поговорка у него за каждым словом: «Вы, мои голубчики»… Да вот он идет сам.

К коровнику приближался медленной развалистой походкой, подкручивая пышный рыжий ус, высокий мужчина лет сорока пяти, в галифе, черной сатиновой стеганке и шапке-капелюхе с опущенными, неподвязанными наушниками. Хромовые сапоги его были начищены действительно до зеркального блеска, и весь его вид — сытая, плотная фигура, лоснящееся, румяное лицо — говорил о том, что человек хорошо выспался, успел уже, вероятно, позавтракать и вообще доволен жизнью.

«Колхозный альфонс Харитон Голубчик», — отметил про себя Долгушин.

Остановившись метрах в десяти от коровника, Бесфамильный окинул хозяйским оком двор и закричал зычным голосом:

— Эй, девки, голубчики, что ж вы делаете? Сколько разов приказывал вам! Манька! Куда ж ты объедья бросаешь, тудыть твою!.. — и осекся, увидев за углом коровника знакомый «газик» директора Надеждинской МТС.

Бросив быстрый взгляд в темный со двора проем двери коровника и заметив там среди столпившихся доярок две мужские фигуры, Бесфамильный подтянулся, вынул руки из карманов и подошел к Долгушину почти строевым шагом.

— Здравствуйте, товарищ директор! — пахнул он в лицо Долгушину густым винным перегаром. — Приехали нас навестить? Ночевали в колхозе или прямо из дому? Раненько, раненько вы встаете!

— Кто рано встает, тому бог дает, — тряхнул Долгушин своим запасом деревенских пословиц.

— Приехали к нам, товарищ директор, на нашу работу полюбоваться, а у нас опять незадача — посуды не хватает. Дойку бросили, — сказала старуха доярка. — Куда ж молоко сливать?

Недодоенные коровы беспокойно метались в стойлах, мычали. Доярки зло, исподлобья поглядывали на заведующего.

— Это что за новости — посуды не хватает? — удивился Бесфамильный. — А вчера хватало?

— Вчера хватало, мы уже выяснили. По случаю приезда директора МТС надоили три лишних бидона, — Володя улыбнулся. — Вот бы вам, Христофор Данилыч, ничего не делать, ездить только по фермам и присутствовать, когда коров доят. Глядите, процентов на тридцать прибавилось бы молока. Без лишних кормов, без концентратов.

— Где ж вам посуды взять?.. — Бесфамильный, сдвинув шапку на лоб, почесал затылок.

К коровнику подошел колхозник, по виду ездовой, с кнутом, — вероятно, тот самый, «с принципом», о котором говорили доярки, инвалид на деревяшке, поздоровался.

— Приехал, Тюлькин? Где твой драндулет? — обратился к нему заведующий.

— А там, — указал колхозник кнутом куда-то за коровник.

— Ну-ка, голубчик, смотайся в село, поищи там еще бидонов несколько. Пройди по нашей улице. У Гашки Кузьменковой, кажись, есть один. У Феньки Сорокиной видел вчера, сушился на плетне. Чертовы бабы, берут, ездят на базар, а не приносят в кладовую. И к моей там загляни… Живо, голубчик, духом! Одна нога здесь, другая там! — и сам расхохотался над своей шуткой.

Колхозник, недовольно бормоча, заковылял на деревяшке за сарай, к повозке.

— Сколько у вас коров на ферме? — спросил Долгушин Бесфамильного. — Всего, фуражных?

Заведующий подумал с минуту.

— Всего, значит, так… семьдесят восемь коров у нас.

— А сколько доится?

— Сколько доится?..

— Сорок две коровы доим сейчас, — подсказала Паша-доярка.

— Так мало? Остальные что же — еще не отелились? Яловые? — храбро продолжал Долгушин задавать такие вопросы, в которых сам еще недавно был не силен.

— Есть которые и не растелились. А есть и вообще не годные к госпроизводству.

— Как? К чему негодные?

— К госпроизводству, — важно повторил Бесфамильный. — Так называется у нас по зоотехнике.