Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 3

Ф. Голубев глубоко чувствует и понимает русскую природу и умеет живописать ее точными, ясными, хорошими словами.

Такие рассказы, как «Знакомство», «Разлад», «Шашель», «Сильнее любви», «Кулик», поднимают большие вопросы советской морали, чуткости к человеку, честности в труде и общественных отношениях. И вообще автору свойственна глубокая хозяйская заинтересованность в росте нашей жизни, в социалистическом воспитании человека.

Первый сборник рассказов писателя (дополненный, может быть, еще несколькими новыми вещами) безусловно заслуживает издания отдельной книгой в Москве.

10/IX 1958

Пьеса написана со знанием среды, о которой идет речь. Автор учился в Будапеште, знает Венгрию и другие страны народной демократии, общался со студенчеством, подобным описанному в пьесе.

В пьесе хороший, естественный, живой разговорный язык. Сюжет динамичен, действие развивается интересно, захватывающе. Диалог сцеплен по-драматически крепко. Характеры очерчены скупо, но каждый по-своему, люди живые, актерам есть что играть. Есть атмосфера времени, места, определенных человеческих отношений. Пьеса дает возможности для интересных режиссерских решений.

По-моему, пьеса сейчас уже в таком виде, что театру надо ее брать и начинать работать.

Несколько шаблонен конец — помолвка, распитие вина с тостами. И конец слишком мирный, благостный. В те дни в Будапеште было еще очень тревожно.

Не надо скрывать то, что советские войска помогли ликвидировать мятеж. А по пьесе получается, будто советские войска ушли из Будапешта и больше не возвращались.

Название «Иностранцы» — не годится, оно не отвечает смыслу пьесы. Ведь автор именно хотел сказать, что все эти болгарские, греческие, румынские, корейские ребята и девушки не чувствовали себя в Будапеште иностранцами, и так себя вели. Автор как бы берет слово «иностранцы» в кавычки, но все равно название не подходящее. Надо искать другое, более точное и выразительное.

29/VI 1959

Очерки написаны уверенной рукой литератора. Автор умеет видеть и изображать увиденное. Язык хороший, с этой стороны, кроме некоторых длиннот и повторов, в очерке все ладно — в смысле языка, литературного слога. Если это первая вещь Б. Вишневского, тем более она интересна для редакции — она говорит о несомненной литературной одаренности автора. Надо бы довести с автором эти очерки до напечатания в журнале. И вообще не выпускать из виду этого автора.

Чего не хватает очеркам? Целеустремленности. Б. Вишневский дает очень точные, по-видимому, зарисовки жизни одного села на Южном Урале, где раньше был колхоз, а сейчас отделение совхоза. Но — только зарисовки, не более. Жизнь здесь серая, скучная, и люди невзрачные. С удивительной достоверностью выписан образ Даши Глазковой, честной, работящей молодой женщины, но — бескрылой, живущей бездумно, без книг, без всяких духовных интересов, почти растительной жизнью. Таков и муж ее. Образы приобретают собирательный характер. Но — для чего существуют они в очерках? Нет страстного авторского вмешательства в жизнь этого захолустья, авторских предложений, как эту жизнь разбудить, как встряхнуть этих людей.

Это главный, по-моему, недостаток очерков — слишком спокойный объективизм автора. Чего можно здесь добиться от него — не знаю. Вообще-то чувствуется, что публицистический темперамент у автора есть, но темпераменту этому он должен дать волю. Очерки только тогда станут пригодными к печати, когда в них, наряду с людьми Илясинки и наблюдателями их жизни учителями из Петровки, появится во весь рост авторское я, с его собственным взглядом на вещи и очень горячим желанием переделать жизнь Илясинки. Михей же Иванович для этой роли, для роли выразителя авторских дум, не подходит. Интеллект невысок. И Дмитрий Григорьевич не подходит. Совершенно необходимы кое-где смелые авторские отступления, прямая публицистика.

Поскольку речь в очерках идет об одном селе, некоторые не совсем верные обобщения, где они есть, надо убрать. Это нетрудно сделать при редактировании очерков.

Неярко выписаны учителя, похожи друг на друга своими мыслями, характерами. Более или менее виден только Михей Иванович с его бессонницей. Другим недостает каких-то индивидуальных черт.

В главе о павшей кобыле и прокуроре автор не свел концы с концами, замахнулся на какой-то большой разговор и не довел его до необходимых выводов.

Слишком растянута глава именин, много в ней пустых подробностей. Это стенограмма застольных разговоров без выжимки главного. Последняя же главка — «Конец — всему делу венец» — просто не нужна, ничего не добавляет к выше написанному и не завершает.

14/IV 1960

В повести много хороших мыслей, она берет за душу горячей взволнованностью автора и остротой поставленных вопросов. Но недодумана она до конца.

Махотин пороки нашей антирелигиозной пропаганды (и, может быть, не только антирелигиозной) осудил правильно, но и сам не нашел лучших форм. Диспут с переодеванием учителя в попа — ерунда, дело несерьезное, детская игра, в жизни, кроме дурашливого смеха, это ничего не вызвало бы, люди, поглядев на это ребячество, сразу бы разошлись, диспут провалился бы. Не случайно автор и не показал его в повести. Он просто не знал, что писать об этом диспуте, в глубине души, видимо, чувствуя и неправдоподобность и компромиссность своего замысла. Не с бутафорским попом спорить, а настоящего попа надо было бы рискнуть Махотину (и автору) затащить в школу, да, может быть, еще и староверов каких-то, и вот с ними если бы схлестнулись учителя на глазах у учеников и их родителей! Пока идет бюро и там распинают Махотина — в школе вечер заканчивается блестящей победой учителей над попом. (Может быть, сначала перегрызлись поп и староверы, а потом учителя разбили уже их поодиночке?) И надо этот диспут дать в повести, не обходить самое интересное для читателя.

Если уж заговорил автор о нашей пропаганде, о том, что без спора она мертва, то и в повести ему и его героям надо спорить не с подставными, а с настоящими противниками. Если он пойдет на такое обострение темы, тогда в повести все станет на ноги. И можно будет найти для нее хороший конец. Сейчас конца нет, впечатление такое, что автор просто не нашел, на чем поставить точку.

3/Х 1960

Ни то, ни другое название, мне кажется, для сборника не подходит. Автору надо поискать что-то другое, более привлекающее внимание читателя и полнее обнимающее содержание очерков.