Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 3

А вот относительно глубины этих воспоминаний-мемуаров приходится сказать, что, несмотря на чисто литературную их высококачественность, они, вследствие узости взгляда автора на «людей и события» времен первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революций, гражданской войны и последующих лет, являются как бы семейными мемуарами, для домашнего потребления, или, во всяком случае, для такого читателя, который способен сам за автора «дописать» их, дополнить собственными воззрениями на жизнь и оценками представленных ему «людей и событий», то есть для читателя почтенного возраста, много пережившего и видевшего, который будет размышлять не столько над вычитанным у Морозовой, сколько над вызванными ее мемуарами ассоциациями.

В самом начале воспоминаний, на первой же странице, О. Морозова дает серьезные обещания: «Книга эта появилась из потребности общения с людьми и необходимости подвести итоги…», «Раздумья о жизни — одна из обязанностей человека, потребность и право наравне с правом жить». Но обещания эти не выполнены. Ни итогов, ни извлечения из горьких ошибок уроков, для себя и для других, ни большого раздумья о жизни в мемуарах не видно.

Досадно, что особенно бедна мыслями и так скомкана последняя, уже «советская» (о годах после гражданской войны) часть мемуаров, которую автору, безусловно, следовало бы развернуть пошире. В этом даже — моральная обязанность автора.

И очень жаль, что так мало говорит она о практической и научной деятельности ее знаменитого отца, создателя каменно-степского леса Г. Ф. Морозова. Общественная значимость ее мемуаров возросла бы во много раз, если бы она больше и с большим сочувствием его делу рассказала об отце.

6/IX 1964

Самим названием повести автор выдвигает Тимофея Лунина, председателя колхоза, на первый план, в главные герои. Однако Лунин, такой, каким он изображен в повести, негож в герои, ни в «положительные», ни в «отрицательные». Он слишком бледен и немощен, из тех людей, о которых говорят: ни рыба ни мясо. Не то что он не удался автору, плохо, мол, выписан, — нет, таким он и задуман, таким его, видимо, и любит автор и возводит в герои.

Не знаю, как у кого, а у меня Тимофей Тимофеевич Лунин симпатий не вызывает. И жалости — также. Он, по всем его поступкам, мыслям, словам, какой-то беззубый, безрукий, необоротистый, глуповатый и трусливый, просто — тряпка бесхарактерная. Даже когда в колхоз прибыла большая комиссия, и тут он боится доложить ей, как на него ни нажимал Дубилов. За что Лунина жалует автор — непонятно. Хороший председатель именно тем и хорош, что не боится каждодневно идти на личные неприятности, споры с искажающими линию партии начальниками и даже зачастую на большой риск — ради блага своего колхоза. Лунин ничего подобного не делает, только и знает — трясется перед каждым человеком с портфелем. И скот отдал Лисичкину, и корма отдаст ему же — лишь бы усидеть в председательском кресле. Когда на стр. 56 Дубилов говорит, что райком будет проводить «не луниновскую политику», слова эти ничего не выражают, так как никакой «луниновской политики» читатель в повести и не видел. Такой человек, как Лунин, не может быть хорошим председателем колхоза во всякие времена, при любых ситуациях, и при культе, и после культа. Так что, как бы ни переменилась обстановка в районе, кто бы ни стал секретарем райкома, — не верится, что у Лунина в колхозе дела под его руководством пойдут хорошо.

Дубилов и Лисичкин несут по замыслу автора, по сюжету большую нагрузку в повести, но типизировать их образы или просто сделать их значительными Борисову не удалось. Что у них за душой, почему они такие, каково их кредо, если оно есть у них — это не вскрыто автором… Автор, кстати сказать, вообще зря прибегает к карикатурно — «выразительным» фамилиям вроде «Дубилов», «Пеньков», «Лисичкин», полагаясь, видимо, на то, что сами фамилии дорисуют в образах людей то, чего он не сумел изобразить иными средствами.

Если говорить еще об отдельных персонажах, то оказывается — в повести почти нет колхозников. Чуть мельтешат лежебока Федор, жена Лунина, весьма скупо представлены секретарь комсомола Андрей и Даша Золотова, в самом конце появляются вдруг совсем незнакомые читателю люди, вроде Фаддея, — вот и весь колхоз. Для повести о колхозной жизни, написанной как бы снизу, изнутри, этого мало. Колхозную жизнь без рядовых колхозников не покажешь.

Серьезное замечание вызывает случай на заготовках леса (задержка отправки леса колхозу). Случай возведен автором чуть ли не в основной сюжетный конфликт, и места и внимания отведено ему непомерно много. А сам конфликт-то это, собственно, — не для повести, и для газетной статьи или фельетона. Для широких обобщений он не годится. К тому же и разрешается он в конце концов очень легко и просто. Достаточно было поехать на место заготовок леса бойкому человеку, а не растяпе Лунину — и лес нашелся, и вопрос о его доставке благополучно улажен.

Повесть хотя в общем-то и не велика по количеству страниц, но сильно растянута. В ней много совершенно ненужных для развития действия и неинтересных читателю подробностей делового дня председателя колхоза: куда поехал, зачем поехал, на чем поехал, с кем повстречался, что сделал, что купил и т. д. Сокращение таких мест пошло бы повести на пользу.

В нескольких местах названа МТС. Это, видимо, понадобилось автору только для того, чтобы подчеркнуть дату — 1955 год? А сами по себе упоминания об МТС совершенно не нужны, так как ни тематически, ни сюжетно МТС в повести не участвует, и все упоминания о ней можно безболезненно вычеркнуть.

Есть много замечаний и относительно языка повести, но надо полагать, что рукопись еще не подвергалась редактированию. Так ли?

Я пишу главным образом о недостатках в общем-то неплохой повести, но не знаю, смогут ли автор и редакция устранить эти недостатки, есть ли для этого время (и силы — у автора).

11/IX 1964

Автор настойчиво, с горячим желанием помочь делу, продолжает и расширяет разговор о хороших и плохих колхозах в его родных местах, в Калининской области, начатый им в № 3 «Нового мира» за прошлый год. При этом он обнаруживает такое же глубокое и детальное знание материала, как и в тех очерках, когда пишет о сибирской деревне. Если, может быть, очерк Л. Иванова будет интересен не для всех читателей, потому что несколько суховат, не сдобрен всякими «беллетристическими» украшательствами, это не беда. Своих читателей он найдет. Пусть даже круг этих читателей будет ограничен только практиками сельского хозяйства Калининской и схожих с нею областей — и это не малый круг.