Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 3

Но робеть редакции альманаха, по-моему, нет никаких оснований. Здесь все правильно, все на месте и абсолютно неуязвимо. И коллектив показан во всей его могучей силе, и общий тон вещи уверенно-победный. несмотря на то что в ней высказано много горьких истин о нашей жизни.

И литературно написано здорово. Прекрасно обрисованы все типы, каждый на свое лицо, конфликт чувствуется с первых же страниц, а чуть дальше уже целиком захватывает читателя, язык чистый, сильный, образный, много глубоких мыслей и очень верных психологических находок.

Одно замечание. По жанру это не повесть, в привычном для читателей смысле. Люди здесь показаны только одной своей стороной, в их производственной деятельности. О главном герое Колосове мы не знаем даже, женат он или холост. Лучше бы автору назвать эту вещь, без особых притязаний, очерком. Меньше будет придирок к нему — по сюжету и всяким «личным линиям». Да это и есть блестяще, в свободной широкой манере написанный, художественный очерк — не документальный, сочиненный. Кстати, и название «Инженер в главке» не подходит для повести. А для очерка — хорошее название.

Напиши мне о Ротове — кто он, где работает, что еще писал и печатал, что сейчас пишет. В справочнике Союза не нашел такой фамилии. Талантливый человек.

Крепко жму руку.

2/I 1956

Дорогой Петр Иванович!

Рукопись Вашу я послал в Москву редактору альманаха «Наш современник» (бывший «Год такой-то») Виктору Васильевичу Полторацкому. Более чуткой и внимательной к начинающим авторам редакции я не знаю.

Но если и примут Вашу повесть в альманах, вероятно, Вам придется еще основательно поработать над нею, особенно над ее последними главами, окончанием. Очень уж подогнано все в конце к счастливому завершению всех «линий». Непроходимое счастье. Борьба закончена, добродетель восторжествовала, негодяй редактор наказан, и… жизнь остановилась. Впереди для Павла — одно райское блаженство.

Кроме всего, последние главы очень затянуты. В них Вы топчетесь на месте, опять возвращаетесь к биографии Ряшкова, опять рассказываете, как он выдвинулся, как шефствовал над ним Щавелев, очень длинно даете биографию Щавелева и т. д. Если больше нечего Вам сказать нового читателю в конце, то в таком случае сильно подожмите последние главы, быстрее идите к финишу.

Вы писали мне, что рукопись якобы отпугивала кой-кого своей остротой. Ничего чрезмерно острого в ней не нахожу. Наоборот, думаю, что можно бы найти более крупные поводы для редакционных стычек, нежели статья о музее. Дела в районах, куда выезжает Павел (ведь он и по хлебозаготовкам ездил), стиль руководства сельским хозяйством, отстающие колхозы и методы их вытягивания — сколько здесь куда более острых и значительных конфликтов! Можно покрупнее дать и тот же самый конфликт на руднике и его отражение в редакционном коллективе.

И вряд ли есть где-либо такая областная газета, где весь коллектив редакции — сплошь хорошие ребята (один редактор лишь — сукин сын).

Неважное начало повести. Эти пафосные мысли Грибанова о гидростанциях, «славное море, священный Байкал», «фашистская чума», «господа с волчьими клыками», «винтовочку смазать надо да в пирамидку» — все это настораживает читателя на газетно-статейную назидательную скуку. Но дальше пошло гораздо живее. Может быть, просто отсечь несколько страничек вначале?

Подумайте и над другим названием, «За голубым сибирским морем» — тусклое, ничего не говорящее название. Очень много есть уже таких неудачных названий — «За морем Цимлянским» и т. п.

Язык повести хороший, без выкрутасов, чистый, ясный. Удается Вам немногими чертами создавать характеры. Жизнь редакционного коллектива чувствуешь, видишь. Замысел вещи — нужный.

Помучаетесь еще, дотянете — будет хорошая повесть.

Адрес альманаха «Наш современник» — Москва, Цветной бульвар, 30.

Сердечный привет Вам и пожелание успеха!

Из «Партийной жизни» ответили что-нибудь Вам?

7/II 1956

Дорогой Юрий Евгеньевич!

Отдельно от этого письма, бандеролью, посылаю Вам рукопись «На войне».

Прочитал. Нравится мне меньше, чем «Все это было». Мелковато по мыслям, событиям.

В этом отношении мне в свое время не понравилась повесть В. Некрасова «В окопах Сталинграда». Нет там Сталинграда, нет ощущения гигантской битвы за судьбы мира. Стрелковая карточка командира взвода в обороне — что попалось на глаза между ориентиром 1 и ориентиром 5, то и описал. Очень узкий кругозор. Автор действительно писал в окопах, зарывшись в землю, не поднялся даже на бруствер, чтобы пошире окинуть взглядом картину войны.

И Ваша повесть страдает этими же недостатками, даже еще в большей мере. Это — довольно натуралистические зарисовки атак, бомбежек, артналетов, походов, так называемых «боевых эпизодов», и только. Нет философского взлета мысли над этими фронтовыми буднями, нет ярких человеческих судеб, глубоко волнующих собирательных картин Отечественной войны. Вы, возможно, слишком связали себя описанием только лично Вами виденного, не дав волю воображению, дерзости писательской, в смысле воссоздания на бумаге и того, чего не видел сам. А без такой дерзости ничего большого, настоящего не напишешь.

Я давно мечтал увидеть в печати роман или повесть об Отечественной войне, написанные солдатом и о солдатах. Почти вся литература о войне у нас — офицерская, штабная. Душу нашего рядового солдата в ней не найдешь. Конечно, роман должен быть написан не Козьмой Крючковым и не Фомой Смысловым, не раешником, без вульгарщины. Разве мало было у нас рядовых со средним и даже высшим образованием. Не каждый из них мог выдвинуться в командиры, не у всех же образованных людей есть способности военачальника, многим так и пришлось всю войну проходить в рядовых. Вот такой образованный рядовой и мог бы написать о войне — по-своему, по-солдатски, с самого низу (но без приземления !), со своим солдатским взглядом на офицеров, на высшее командование, со своим собственным смелым суждением о наших ошибках, о наших сильных и слабых сторонах в этой войне, об этих же качествах наших противников; о солдатской жизни на фронте (не только о смерти), об уроках войны. Написать мужественно, без паники и истерики, без субъективного натурализма.

Должен прямо сказать, Ваша повесть этой мечты не удовлетворила.

Конечно, печатать ее можно, основательно почистив (особенно это назойливое, раздражающее «я», «я», «я»), но большого литературного события из этого не произойдет.

Может быть, главная беда здесь в том, что Вы очень много думали, когда писали, о переживаниях Вашего главного героя (видимо, Ваших личных) и мало — о других людях, об армии вообще, о переживаниях народа, о масштабах и целях всего прошедшего на наших глазах, с нашим участием.