Анатолий Димаров - Его семья

Яков прижимает к губам мягкую теплую ладонь, пахнущую земляникой, и не отрывает от нее губ до тех пор, пока Валя, слегка сжав ему лицо, не забирает руку.

— Ты рада мне, Валя? — спрашивает он.

«Разве ты не видишь?» — отвечают Валины глаза.

— Валя, где тут у вас гостиница?

— Зачем тебе? — удивленно подымает она брови.

— Я хочу остановиться в гостинице.

— Ты будешь жить у нас…

Они возвращались из библиотеки уже к вечеру. Солнце стояло совсем низко, и чем ниже оно опускалось, тем длиннее становились тени домов, деревьев, людей. Они уже совсем закрыли улицу, лишь верхушки деревьев и крыши домов жарко пламенели, и ярко блестели стекла в окнах, обращенных на запад.

Яков почти весь день пробыл в библиотеке, хоть Валя и отсылала его домой отдохнуть. «Ты ведь утомился в дороге. Я совсем не хочу, чтобы ты вечером клевал носом!» — лукаво смеялась она. Но Горбатюк не мог уйти. Он столько думал о ней, так мечтал об их встрече, что сейчас не хотел ни минуты быть без Вали.

— Ты занимайся своими делами, я не буду мешать тебе, — сказал он и поставил для себя стул в самом дальнем углу кабинета. — Здесь меня никто не заметит. Я буду читать, а ты не обращай на меня внимания.

Не обращай внимания!.. Он и сам хорошо знал, что это невозможно, так как за все время, пока сидел здесь, не перевернул ни одной страницы в книге, которую дала ему Валя. «Очень интересная книжка, увлекательная», — сказала она. Но разве могло его сегодня интересовать что-нибудь другое, кроме Вали? Ему хотелось смотреть на нее, подмечать каждое движение, ловить каждое ее слово, пусть даже не обращенное к нему. Важно было не то, что она говорила, а как произносила слова…

В кабинет то и дело заходили люди, преимущественно работники библиотеки. Они называли ее Валентиной Михайловной, и Якову немножко смешно, непривычно было слышать это «Михайловна», так как для него она оставалась только Валей, Валюшей… Валя что-то отвечала им, часто выходила куда-то, каждый раз ласково взглянув на него, и он, согретый этим взглядом, потом еще долго чувствовал его тепло и невольно улыбался.

Яков попробовал было читать, но немногие прочитанные им фразы показались лишенными какого бы то ни было смысла, так как они совсем не относились к Вале…

Вместе с тем, оставаясь вдвоем, они большей частью молчали, словно приберегая все разговоры к тому моменту, когда никто уже не будет мешать им. И это молчание еще больше подчеркивало их волнение.

Уже перед самым обедом резко зазвонил телефон. Валя взяла трубку, и Яков, не пропускавший ни одного ее движения, заметил, что она чем-то недовольна. Бросила на него огорченный взгляд, немного помолчала, потом коротко ответила в трубку:

— Хорошо, сейчас иду.

«Куда это она?» — забеспокоился Яков, даже не заметив, что поднялся вместе с ней.

— Мне нужно в райисполком, Яша, — сказала Валя. — А ты иди домой обедать.

— Без тебя? — Он не понимал, как может куда-нибудь пойти без нее.

— Я не успею. Там приехало какое-то областное начальство… Я постараюсь поскорее освободиться.

Проводив Валю до райисполкома, находившегося в нескольких десятках метров от библиотеки, Яков пошел бродить по городу, хоть Валя еще раз велела ему идти домой обедать. И если до этого он не замечал, как летело время, то теперь стрелки часов будто прилипли к циферблату.

Немного погодя — ему казалось, что прошло не меньше часа — Горбатюк зашел в библиотеку и спросил, не вернулась ли Валя.

— Валентина Михайловна еще не пришла, — ответила ему молоденькая девушка с большим синим бантом в русой косе. Она почему-то засмеялась, потом стала неестественно серьезной, а он, насупившись, вышел из библиотеки.

Яков подошел к зданию райисполкома, постоял, глядя на окна, потом решил еще походить. Он снова кружил вокруг библиотеки, как маленькая планета вокруг солнца, и все с бо́льшим нетерпением посматривал на часы, так как решил, что вернется туда не раньше, чем через полчаса.

На этот раз Валя уже была там. Узнав, что Яков так и не ходил обедать, стала укорять его за это, а он и не думал оправдываться, ибо глаза ее говорили другое: она счастлива, счастлива даже этим непослушанием, этой возможностью ласково отчитать его!..

Сейчас они вдвоем идут домой, и Якову кажется, что никогда в жизни ему не было еще так хорошо. Он не отрывает жадного взора от ее лица, замечает каждую гримасу, упивается ее голосом, — и если сейчас ей чего-нибудь недостает, чтобы быть той Валей из далекой юности, то в своем воображении он щедро наделяет ее всем необходимым для этого.

— Слышишь, Яша, ты останешься у нас, — повторяет Валя.

— Хорошо, Валя, но…

— Никаких «но»!

Яков не может сразу согласиться, слишком еще свежо воспоминание о разговоре с Валиной матерью.

— Видишь ли, Валя, это будет неудобно… Нет, ты подожди, выслушай меня! — замечает он ее нетерпеливый жест. — Видишь ли, если я буду жить у вас, могут возникнуть всякие нежелательные сплетни…

— Яша, ты говорил об этом с мамой?

Он вспоминает свое обещание ничего не рассказывать Вале. Но это свыше его сил — скрывать от нее правду, когда она смотрит ему в глаза, и Яков предпочитает молчать.

— Я так и знала, — вздыхает Валя. — Но ты все равно будешь жить у нас! Я поговорю с мамой.

Что ж, он не возражает. Ему нелегко было бы каждый вечер покидать уютный Валин домик и уходить в гостиницу.

— Вот мы и пришли…

Валя берется за ручку дверей, но не открывает их, а поворачивается к нему:

— Как все-таки хорошо, что ты приехал, Яша!

Она благодарно смотрит на него, и при свете заходящего солнца ее чудесно помолодевшее лицо розовеет так же нежно, как у девушки в парке, державшей на своих коленях голову любимого…

Надежда Григорьевна встретила их так, словно они каждый день приходили домой вдвоем. Поинтересовавшись, почему не пришли обедать, она снова вернулась к плите, где на сковородке жарились золотистые блины.

Из соседней комнаты вихрем вылетел Вадик и, обхватив Валины ноги, уткнулся покрасневшим лицом в мамину юбку. Валя, положив руку на голову сына, быстро оглянулась на Якова, и в ее глазах он прочел какой-то вопрос. Или, может быть, это ему только показалось?

— Ты расскажи маме, как ты сегодня бабушку не слушался, — ласково сказала внуку Надежда Григорьевна, наливая на сковородку очередную порцию теста.

Вадик приглушенно смеялся, вертел головой и ни за что не хотел оторваться от маминых коленей. Якову были видны лишь худенький затылок с высоко подстриженными волосами и потешно оттопыренные уши.

— Как тебе не стыдно, Вадик? Значит, ты не любишь свою бабушку? — укоряла сына Валя, но ее лицо никак не соответствовало строгому тону, и Вадик, бросив на мать быстрый взгляд, снова спрятал личико в ее юбке и весь затрясся от неудержимого смеха.