Анатолий Димаров - Его семья

Хоть Яков и рассчитывал пробыть у Вали весь месяц, он уехал от нее через несколько дней. И когда, подъезжая к родному городу, увидел знакомые места, его охватило такое невыносимо тяжелое чувство, что он даже схватился за сердце.

В растерянности стоял Горбатюк на просторном, уже обезлюдевшем перроне, не зная, куда идти, и чувствовал себя бесконечно одиноким.

Резко прогудел паровоз, заскрежетали тормоза; сперва медленно, словно не решаясь двинуться, а потом все быстрее и быстрее поплыли мимо пустые вагоны, холодно поблескивали затуманенными стеклами. В душе у Якова тоже была пустота. Все мечты, недавно переполнявшие его, разлетелись вдребезги, и мелкие обломки их нужно было выбросить вон.

Подошел носильщик, предлагая свои услуги. Яков отказался, поднял чемодан и вышел на привокзальную площадь. Найдя такси, сел в машину, откинулся на спинку заднего сиденья, устало закрыл глаза.

…После той ночи Якову все время казалось, что Валя избегает оставаться с ним наедине. А когда он пробовал обнять ее, она почему-то вздрагивала, словно ей было это неприятно, и мягко, но решительно отводила его руки.

— Не нужно, Яша…

— Но почему?..

Валя не отвечала, только как-то испытующе смотрела на него. Эти взгляды раздражали, он уже начинал сердиться, но всячески сдерживал себя.

— Мне кажется, что ты обнимаешь меня не потому, что тебе это приятно, а потому, что считаешь, будто без этого уже нельзя, — наконец призналась она.

После того Яков уже больше не пытался обнимать Валю. Каждый раз, когда приходило такое желание, он вспоминал ее слова, и ему уже самому начинало казаться, что он заставляет себя обнимать ее.

«Что это со мной? — удивлялся Яков. — Ведь Валя очень нравится мне! Она прекрасная женщина, и лучшей жены для себя я не желал бы…»

Как-то он рассказал Вале о том, как встречал утро в парке и видел девушку с любимым, спавшим у нее на коленях. Яков умел хорошо рассказывать, и Валя слушала его, полуоткрыв уста, а лицо ее, побледневшее за последние дни, снова покрылось нежным румянцем — она снова напоминала ту Валю, которая встретила его сияющим взглядом больших, глубоких глаз.

— Хочешь, пойдем в парк, я покажу тебе это место, — предложил Яков, надеясь, что прогулка развеет возникшее между ними чувство неловкости и даже какой-то вины друг перед другом.

Валя охотно согласилась, хоть был уже поздний вечер.

— Вот здесь она сидела, — показал на скамейку Яков, — а вот тут лежал парень. Она держала его голову на своих коленях, и это было для нее самым великим счастьем на свете…

Рассказывая, он снова ясно увидел перед собой и девушку, и юношу, и восход солнца, и совершенно отсутствующий взгляд незнакомки, для которой не существовало в мире ничего и никого, кроме любимого. Как завидовал Яков тому юноше!.. И, обманывая себя, будто в шутку, чтобы показать, как все было, усадил Валю на скамью, а сам лег рядом, положив голову ей на колени, а ее руки — на свою голову. Вот он сейчас уснет, а Валя будет сидеть неподвижно, как сидела та девушка, и будет оберегать его покой, а потом тоже встретит восход солнца невидящими, углубленными в себя, в свое счастье глазами.

Валя, притихнув, сидела на скамье, а он долго лежал, не шевелясь, но заснуть не смог, так как отлежал себе бок и заболели колени согнутых ног. И вдруг Яков ясно увидел себя — взрослого, солидного мужчину в этой нелепой позе, понял всю фальшь своей затеи, этой попытки искусственно создать то, что приходит само собой, чему нельзя подражать и для чего совершенно необязательно лежать вот так на скамейке…

Яков резко поднялся, и Валя не удерживала его. Ему было очень стыдно, — казалось, будто он оскорбил ее.

«Спектакль устроил, дурак набитый! — клял он себя. — Боже, что она сейчас обо мне думает!..»

Придя домой, он боялся поднять на Валю глаза, а она относилась к нему с каким-то преувеличенным вниманием, точно к больному. И у Якова еще больше портилось настроение, и он никак не мог простить себе ни этих неискренних объятий, ни злосчастной скамейки, ни этого дурацкого лежания на ней.

На следующее утро после путешествия в парк Валя вышла к столу с помятым, несвежим лицом, с глазами, обведенными темными кругами. Когда встревоженная Надежда Григорьевна спросила, что с ней, она пожаловалась на головную боль и покорно проглотила таблетку пирамидона.

И Яков, и Валя избегали смотреть друг другу в глаза, обоим было одинаково неловко.

— Яша, ты проводишь меня?

Идя рядом с ней, Яков думал о том, что вчера он обидел ее, и ему хотелось утешить Валю, загладить свою вину перед ней, избавиться от какого-то неприятного чувства, которое не покидало его.

— Валя, — сказал он, — мы должны все оформить…

Она вздрогнула и ускорила шаг, словно хотела убежать от него. И Яков лишь сейчас понял, как грубо прозвучали его слова…

— Я не хотел сказать… — попытался оправдаться он, но Валя умоляюще сжала его руку, горячо и взволнованно заговорила:

— Яша, я очень прошу тебя, не нужно этого… — Голос ее сорвался, и она отвернулась. — Яша, я хочу попросить тебя… — снова обернулась она к нему. — Только ты ни о чем не спрашивай, не удивляйся, а сделай то, что я попрошу…

— Чего ты хочешь, Валя?

— Это очень важно для меня! И как это ни тяжело, а нужно сделать…

— Я сделаю все, что ты прикажешь, — покорно отвечал Яков.

— Я этого и ожидала, — благодарно говорит Валя. — Яша, — она остановилась. — Ты должен уехать, уехать сегодня же. Так нужно, Яша!.. Мне необходимо побыть одной… Я хочу собраться с мыслями… Меня мучит какое-то беспокойство, странное чувство, будто я делаю не то, что нужно, и не так, как нужно… Ты не думай, что я раскаиваюсь, — она покраснела, сказав эти слова. — Но я должна сама разобраться во всем…

— Если ты хочешь, я уеду сегодня же, — покорно соглашается он.

— Спасибо, Яша! Я знала, что ты меня поймешь…

— За что тут благодарить! — горько усмехается Яков. — Я, Валя, самого себя не понимаю…

— Мы потом встретимся, Яша… Встретимся… — говорит Валя, и ему кажется, что она убеждает не столько его, сколько себя.

— Да, встретимся, — повторяет Яков. Смотрит на бледное, измученное Валино лицо и уже искренне жалеет, что между ними встала та ночь, которую нельзя вычеркнуть из жизни, о которой нельзя забыть.

«Какова все-таки жизнь! — размышляет он. — К чему-то стремишься, чего-то добиваешься, и то, к чему стремишься, кажется необычайно хорошим, радостным, а достигнешь своей цели — появляется неудовлетворенность, разочарование…»

Поезд отходил в полдень, и Валя пришла проводить Якова на вокзал. Они стояли молча, так как им не о чем было говорить, — только смотрели друг на друга и принужденно улыбались.