Анатолий Димаров - Его семья

Он умолк, собираясь с мыслями. Женщины тоже молчали и внимательно смотрели на него.

— Вот я и пришел к вам. Расскажите мне подробно, что и как…

— Бьет он ее!..

— Да разве только бьет?

— А что с нашей клумбой сделал!

— Да разве только с клумбой…

— Подождите, соседка, так мы только собьем с толку товарища корреспондента, — властно сказала широкоплечая женщина и развела руки, будто освобождая место для собственных слов. Все сразу умолкли: видно, здесь давно привыкли слушаться ее. — Как же оно так получается, товарищ корреспондент? — глядя прямо на Якова, сердито спросила она. — Живем мы при Советской власти, читаем Конституцию, где ясно написано, что женщина у нас не рабыня, а сами должны этакое терпеть? Сидит у нас под боком такой вот мерзавец, и что ему ни говори, он себе и в ус не дует, на советские законы, за которые наши отцы и мужья кровь свою проливали, поплевывает. Как же можно терпеть это? Разве с таким пакостником коммунизм построишь? Да с ним и в социализме стыдно быть!..

— Конечно, конечно, — соглашается Горбатюк. — Но за что он свою жену бьет? Чем объясняет? Вы говорили с ним?

— Чем объясняет? — гневно спросила она. Яков узнал, что ее зовут Варварой Николаевной. — А разве можно найти этому какие-нибудь объяснения? Да он же издевается над ней, как только хочет!.. И вы думаете, не говорила я ему, не пугала его? Эй, говорю, смотри: поймаем тебя все вместе да затянем на кухню — до новых веников не заживет!..

Женщины засмеялись. Только черноглазая красавица оставалась серьезной.

— И что же он? — пряча улыбку, спросил Яков.

— Разве ж черную душу мылом отмоешь? — в свою очередь спросила Варвара Николаевна. — Правда, сперва притих было, а потом опять за свое взялся. Да еще угрожать нам стал! «Нет, говорит, таких законов, чтобы вы в мою личную жизнь носы совали…» Вишь, и законы вспомнил! А по какому такому закону ты над женой издеваешься, нам спокойно жить не даешь? Ты где живешь? Среди людей или между волками?.. И вы должны нам помочь, товарищ корреспондент, а то, ей-богу, мы с него когда-нибудь шкуру спустим! — снова вызвав общий смех, сказала Варвара Николаевна. — Ему, видите ли, морковного соку захотелось, так он клумбу нашу перекопал!..

— А как он сарай себе строил!.. — подсказала одна из женщин.

— Ага, сарай… Он и Плюшкина переплюнул сараем этим. Общего ему уже мало стало, решил свой завести… Вот там, недалеко от нас, школа строится, так он по кирпичику оттуда, когда с работы возвращался, тащил. Завернет кирпич в газету и несет, как хлеб. А потом увидел, что школу скорее построят, чем он на сарай насобирает, ну, и нанял мальчишек, чтоб те ему тачкой привезли. А милиция проследила и забрала весь кирпич обратно.

Яков долго еще беседовал с женщинами. Они разговорились и припоминали все новые и новые подробности о человеке, который отравлял им жизнь. И когда Горбатюк поднялся, все они благодарили его так, будто он уже написал эту статью.

— Когда он приходит домой? — спросил Яков.

— Его еще нет, где-нибудь в ресторане сидит, — успокоили его женщины. — Да вы не бойтесь, они, такие, — трусливы, как зайцы…

— Нет, мне просто нужно с его женой поговорить. Кстати, как ее зовут?

— Татьяна Павловна.

— Только ничего она вам не скажет: очень уж она запугана.

— Их двери на первом этаже, налево…

Женщины смотрели через перила вниз, указывая ему дорогу, и не уходили, пока он не нажал кнопку звонка. За дверью послышались торопливые шаги, тихий женский голос спросил: «Это ты, Жорж?», и Яков не успел еще ответить, как дверь открылась.

— Ах! — Испуганная женщина отступила назад, увидев перед собой незнакомого человека.

— Простите, я к вам, — вежливо проговорил Яков.

— Ко мне? — растерянно спросила она. — Вы, вероятно, с электростанции?

— Нет, я из редакции. Можно войти?

— Пожалуйста… Только моего мужа нет дома.

— Татьяна Павловна, я как раз и пришел по делу, касающемуся вашего мужа.

У нее тревожно взметнулись брови, и она чуть приподняла руку, как бы заслоняясь от Якова. Об ее тяжелой жизни и крайней измученности говорили и худое, иссеченное преждевременными морщинами, но еще красивое лицо, и старенькое из серого сатина платье, и какой-то страх, застывший в больших померкших глазах. «До чего все-таки можно довести человека!.. И каким негодяем нужно быть!..» — с нарастающей враждебностью к ее мужу думал Горбатюк.

— Женщины, написавшие письмо в редакцию, утверждают, что ваш муж не совсем хорошо обращается с вами, — как можно осторожнее продолжал Яков. — Так ли это, Татьяна Павловна?

Теперь ее глаза уже смотрели на него настороженно.

— Какие женщины?

— Ваши соседки.

— А какое им дело до того, бьет меня муж или нет? — с неожиданной злостью спросила Татьяна Павловна. — Кто их просит писать письма?

Она нервно мнет короткий рукав платья, а левая щека ее начинает часто дергаться. Якову становится не по себе.

— Я их просила, что ли? — все громче говорит она. — Они сами виноваты во всем: раздражают его, а мне достается…

Это неожиданное заступничество просто ошеломило Якова. «Какой же надо быть забитой, чтобы так говорить! Как она боится его!»

— Татьяна Павловна, они ведь искренне жалеют вас, — все еще пытается убедить он женщину. — Поймите, что мы не можем проходить мимо подобных явлений.

Но все уговоры, все доводы его наталкиваются на глухую стену непонимания, и когда Горбатюк уходит, Татьяна Павловна жалобно и заискивающе умоляет его:

— Не пишите! Пожалуйста, не пишите!..

И Якову кажется, что она вот заплачет…

— Ну, что, поговорили?

Горбатюк даже вздрогнул от неожиданности. Со второго этажа не спеша спускалась Варвара Николаевна. Сейчас, когда он смотрел на нее снизу, она казалась еще массивнее.

— Не хочет, чтобы печатали ваше письмо, — признался Яков.

— Так я и знала! — презрительно бросила Варвара Николаевна. — Он для нее и царь и бог: «Хочу — тысячу дам, хочу — на голодный паек посажу…» Эх, женщины, женщины, — осуждающе покачала она головой. — Сами себе петельку завязывают, сами в нее и голову всовывают! Хуже птицы глупой — та хоть крыльями машет…

В запущенном парке, который так любил Горбатюк, уже воцарилась осень. С деревьев золотым дождем падали желтые листья, и так приятно было ступать по шуршащему мягкому ковру их и собирать каштаны.

Яков насобирал их полный карман, а потом высыпал на листья в одну небольшую кучу. Пусть наткнется какой-нибудь малыш — вот обрадуется!..

Не так давно он собирал каштаны и приносил домой. Рассыпал их по полу, радуясь восторгу дочек, выхватывавших коричневые шарики друг у друга. А в выходной день приходил сюда вместе с дочками. Увидев каштан, они каждый раз счастливо взвизгивали, а он ворошил листья ногой и звал дочек: «Вон каштан, Галочка! Вот здесь, Оля!»