Федор Панфёров - Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье
- Название:Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Государственное издательство художественной литературы
- Год:1960
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Федор Панфёров - Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье краткое содержание
Роман «Раздумье» — вторая книга трилогии «Волга-матушка река» советского писателя Федора Панферова.
В центре романа — развитие сельского хозяйства в первые послевоенные годы.
Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Сейчас Аким Морев смотрел во все стороны, и его прохватывала дрожь при мысли, что они едут по дну когда-то протекавшей тут Волги и что скоро ее воды снова заполнят это русло и рукава.
— Не только потомки, но и современники будут благодарить строителей Большого канала, — проговорил он.
— А вы сомневаетесь? — вступился Бирюков.
— В этом — нет: благодарить будут. Но если… Вы не отбрасывайте этого словечка, когда оно уместно. В математике неуместно, а тут уместно: но если мы где-либо провалимся, народ проклянет нас. Поверьте.
Рассуждая так, они проехали километров шестьдесят, обогнули озеро Дундук и приостановились на пригорке.
Отсюда было видно: озеро таращилось прошлогодним сизым камышом, зеленело молодыми побегами; в ряде мест — озерки, переполненные дичью, а по краям плавучих торфяных островов сидели белые цапли, напоминающие балерин, и черные, похожие на монахинь. Было тихо, камыши казались застывшими, на воде блестели желтоватые лучи солнца. Только где-то в недоступных зарослях, видимо тоже с плавучего острова, подавали тревожные, заунывные голоса журавли. А вдали, в сияющем океане неба, показалось что-то неоформленное, будто смятый кусок полотна. Оно приближалось стремительно, все оформляясь и оформляясь, и вот уже оформилось: это летел лебедь — «вдовец», знакомый чабанам степей.
Аким Морев не знал о «семейной драме» этого лебедя, но, глянув на него, одинокого, затосковал. Чтобы заглушить тоску, сказал, показывая на плавучие острова:
— Значит, и тут скоро нарушите порядок, Карл Яковлевич? Кстати, почему вы Карл, коль русский?
— Отец — старый большевик, видимо, в память Карла Маркса назвал меня так. Ведь в то время я имя выбирать не мог, — пошутил Бирюков и добавил серьезно: — Порядок мы нарушим, но потом создадим для птиц великий простор: плодись.
И опять это слово «плодись» царапнуло по сердцу Акима Морева.
«Батюшки мои, до чего я был глуп — там, у саманушки: прискакал бракосочетаться. Дурак! Ну, не надо об этом больше думать». Он снова обратился к Бирюкову:
— Давайте заглянем хотя бы в один табор… к разломовцам.
Объехав Дундуковскую строящуюся плотину, увидев здесь почти то же самое, что и на Чапурниковской, они вскоре очутились перед табором колхозников Разломовского района. Табор тоже состоял из палаток, землянок и из продуваемого со всех сторон навеса — столовой. Сейчас табор пустовал: люди работали на дамбе. Только около огромных котлов орудовали стряпухи да кто-то сгружал с машины бочки.
— Не с кем говорить-то, — заметил Иван Петрович, выбравшись из машины и прохаживаясь, разминая отекшие ноги.
— Почему же? Вон у грузовика кто-то стоит, — возразил Аким Морев и направился туда.
Навстречу ему выскочил Вяльцев. Юркий и расторопный, он подкатился к секретарю обкома, как шарик, и заговорил быстро, отчеканивая каждую фразу:
— Шуруем, Аким Петрович, аж пыль столбом. Яблочки моченые народу привезли: на, кушай. Роскошь — прошлогодняя. Ныне садочек наш порушен… Новый возводим при помощи науки — Ивана Евдокимовича Бахарева и его соратников из отделения Академии наук. Вон откуда!
— Ну, а как тут народ-то… веру не потерял? — почему-то подражая в говоре Вяльцеву, спросил Аким Морев.
— У-у! Дай по десять рук каждому, десятками бы и работали! — воскликнул Вяльцев и пригрозил пальцем Бирюкову. — Только вы, Карл Яковлевич, мечту народную не уроните. Чур, молчок об этом.
Бирюков не ждал таких слов, растерянно улыбнулся, а Аким Морев, повернувшись к нему, сказал:
— Возьмите крепко на память эти слова, Карл Яковлевич: не уроните мечту народную… Знаете что? На Волге, да и на других реках есть такие места — круговороты. Они, эти круговороты, роют дно и создают глубочайшие омуты. Народ называет их так: «улово». Неопытный пловец попадет в это «улово», и — смерть. Смотрите, как бы нам с вами тут не попасть в своеобразное «улово».
Бирюков только поморщился.
Иван Петрович повел машину в Разлом.
Глава двенадцатая
Отправив письмо Акиму Мореву с требованием «продать МТС колхозу со всеми потрохами», отпустив нелестные словечки в адрес директора МТС, Иннокентий Жук вплотную занялся восстановлением Аннушкина сада, тем более что Шпагов из Мичуринска прислал телеграмму: «Всем. Всем. Все отлично. Выезжаю».
Иннокентий Жук приветствовал такое кричащее сообщение, но Иван Евдокимович, прочитав «Всем. Всем», поморщился.
— Экое отколол! Завихрился, что ли? — не доверяя Шпагову, произнес он и решил пока что не говорить жене о телеграмме: Анна все еще была нездорова.
Мария Кондратьевна, отстранив академика, приняла, кажется, все меры, и тропическая малярия как будто отпустила больную. Но вчера Анна сказала:
— На мир тошно смотреть: рухнуло все.
— Эх, ты-ы… шишига, — по-деревенски выразилась Мария Кондратьевна. — А мы-то недавно с Еленой завидовали тебе. «Рухнуло». Что рухнуло? Сад погиб? Зато дуб остался. В самом деле — дуб. — И закипела: — В прямом смысле дуб: все медикаменты отшвырнул, а еще академик.
Из глаз Анны скатились крупные слезы.
— Видите, ушел он от меня… покинул.
Мария Кондратьевна прикрикнула:
— Садом занялся! Все туда хлынули. Вяльцев что-то придумал. Что? Не знаю: в садоводстве не разбираюсь. Мое дело — тебя на ноги поставить. А ты не помогаешь: слюни распустила. Ну, поплачь — легче станет. Хочешь, давай вместе заревем. Только у меня слезы-то стали костяные. Елена — та еще может плакать: не окостенели пока слезы у нее. Но могут окостенеть. — Глянув в окно, Мария Кондратьевна сообщила: — Егор Васильевич… домогается к тебе. Под окном стоит. Пустить? Со всем выводком заявился.
Анна, оправив спутавшиеся волосы, слабым голосом произнесла:
— Егорушка! Входи…
Егор Пряхин направился в домик. За отцом потянулись сыновья, напоминающие собою медвежат около мирно настроенного медведя. Крупные, рыже-бурые, они смотрели искоса, казалось, спокойно, но в глазах у каждого то и дело вспыхивали огоньки: сломать бы что-нибудь, перекувырнуться бы, побороться бы, а то и подраться. Нет. Нельзя: отец ведет куда-то. Куда? К знатной Анне Петровне. Интересно уж очень.
Войдя в комнату, где пахло больницей, что весьма не любили ребята, старшенькие сникли, а младший, Степан (ну, этому везде море по колено!), подражая отцу, закинув левую руку на поясницу, правую протянул Анне и сказал:
— Хворать нельзя — это вред. Если все захворам, хозяйство развалится пополам. — Он в точности повторил отцовские слова, которые слышал сегодня утром.
— Мы-то еще ничего, а вот если ты, Степынька, захворашь, — в тон ему произнесла Анна не «захвораешь», а «захворать», — тогда беда: кому кашу-то убирать?
— Кашу! Ныне маманька — блины. И ты приходи. Вкусно. Ух! С маслом… подсолнышным. Знаешь что? Когда я большой вырасту — кружку масла подсолнышныва куплю и выпью. Пра!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: