Лев Колесников - Тайна Темир-Тепе (Повесть из жизни авиаторов)

— Прошу не шуметь! — выкрикнул Лагутин, — не до конца еще высказался.

Все притихли.

— Что я, скажем, буду возиться с Капустиным? У него вместо головы кочан капусты. Да и вся его биография не годится для летчика. Мамин сынок, размазня. Кроме фокстротов, ничему не научился. Что же теперь? Разве я за короткие минуты полета научу его тому, чему он не научился за всю жизнь — мужеству? Поздно! А потом, друзья, мы должны показать могущество инструктора. Захотел — научил, не захотел — не научил. Может быть, просто физиономия не понравилась, все равно. Пусть знают и уважают инструктора, черт возьми!

— Лагутин! — властно остановил его начальник школы полковник Крамаренко. — Лишаю вас слова. Более подробно будем говорить в моем кабинете.

— Слушаюсь, товарищ полковник, — подчеркнуто официально ответил Лагутин. — Я, собственно говоря, сказал все.

— Очень жаль. Садитесь.

— Вы напрасно поторопились, — тихонько сказал Дятлов полковнику. — Его одернули бы товарищи. А общественное воздействие порой сильнее административного.

В зале было тихо. Всем было стыдно за Лагутина. Потом один за другим на трибуну выходили инструкторы и жестоко осуждали неверное выступление своего товарища.

— Лагутин упомянул «минуты» полета, а про часы и дни работы с курсантами на земле забыл, — начала Нина. — Уж не потому ли забыл, что плохо и мало с ними работает? Теперь о так называемом «могуществе» инструктора. По-моему, отказ от обучения «трудного» курсанта — это скорей слабость, чем могущество…

Нине вспомнился ее собственный приход в авиацию, и она подумала: «Что бы со мной было, если бы я попала к такому инструктору, как Лагутин…» Вспомнила Дремова, мысли спутались, и она, махнув рукой, села, едва сдержав подступившие слезы.

Вслед за Ниной на трибуну поднялся Васюткин. Устремив взгляд на Лагутина, он заговорил, обращаясь к нему:

— Вы, Лагутин, себялюбивый, эгоистичный человек. Я давно заметил отсутствие у вас доброты и чуткости в отношениях с людьми…

— Оботри молоко на губах! — крикнул Лагутин. — Ты недавно от мамы, поэтому и носишься с женскими сентиментами. А я мужчина, инструктор, а не бонна…

Начальник училища осадил Лагутина, и Васюткин продолжал:

— Я вижу, вас, Лагутин, не переубедишь. — И, возвысив голос, обратился уже ко всем: — Предлагаю внести в решение такой пункт: «Совещание инструкторов-коммунистов единодушно осуждает выступление Лагутина, считая его вредным для практической работы с курсантами».

В зале раздались возгласы одобрения.

После совещания Вовочка подошел к Лагутину и сказал:

— Николай, помяни мое слово, стрясется с тобой какая-нибудь беда, и тебе самому будет стыдно за свое отношение к людям…

Лагутин не стал его слушать и направился к выходу.

Внутренне Лагутин понимал, что не прав, понимал давно, что все его поступки и разговоры в школе идут в разрез общим убеждениям, но желание во всем противоречить, выставлять свою особенную точку зрения все время сбивало его с курса.

В свое время Лагутин пользовался большим авторитетом как хороший инструктор, привык к этой славе — и вдруг Дремов. Ну, Дремов еще туда сюда, а как делить лавры с этой девчонкой?! Подумать только — баба в авиации! И эту бабу ставят в пример ему, Лагутину!

Но сегодня все были против него, и он понял, что зарвался. Пойти что ль к комиссару? Нужно как-то объясниться… Но поймет ли его старик Дятлов?

У порога квартиры мысли его переменились: как бы не рассердить Клавочку… По коридору он шел на цыпочках, потихоньку открыл дверь, бесшумно проскользнул в комнату. Лишь бы не проснулась… Но все его предосторожности оказались тщетными. Клавочка открыла глаза.

Лагутин замер и с виноватой выжидающей улыбкой уставился на грозную супругу. Та сладко потянулась, отбросив одеяло и обнажившись, повернулась к мужу, заспанная и оттого еще более красивая. Лагутин ждал грома, а Клава заворковала нежным голосом:

— Котик, вынеси, пожалуйста, помои… Да подальше от крыльца. — Лагутин кинулся исполнять. — Постой, дай я тебя поцелую… Ой, как от тебя бензином пахнет! Ну ничего, ничего, мой противненький, я и такого люблю. Так иди же, иди, выплесни помои…

Спотыкаясь и проклиная темную ночь, Лагутин двинулся с помойным ведром по коридору. Вернувшись и без стука поставив на место пустое ведро, он замер у порога в ожидании новых приказаний. Сегодня их оказалось немного: заправить и почистить золой примус, вытряхнуть и выбить половичок… Через полчаса он уже был свободен и пристроился на кровать рядом с дражайшей супругой. Ему очень хотелось спать, но Клавочка, должно быть, уже выспалась, и ей хотелось поговорить.

— Котик, я хочу завтра поехать к мамочке. Не забудь заехать за мной на машине…

— Я бы с удовольствием, Клавочка, но завтра заступаю в наряд, и ты уж, дорогая, как-нибудь…

— Ну вот еще! Вечно ты занят. То собрания, то совещания, то наряд. А с женой когда будешь? Жить противно. В кино хочу, на танцы хочу. Не можешь сам попасть в город, пришли за мной своего курсанта.

— Клава, это нельзя. Курсантам даже в выходные дни увольнений не дают…

— Ах вот как! Ты меня не любишь. Так я тебе и поверю, что ты не можешь прислать за мной курсанта! Сам же хвастался, что инструктор для них бог. Хорош бог!

— Ну ладно, ладно, уговорила. Пришлю тебе телохранителя.

Клавочка повеселела и трижды чмокнула мужа в щеку.

Незадолго перед ужином Санька услыхал голос старшины:

— Курсант Шумов!

Санька бросился сломя голову на этот голос, на ходу поправляя пилотку и одергивая гимнастерку. «Уж не провинился ли опять в чем-нибудь, не брякнул ли какого лишнего слова?» Больно уж надоело ему мыть полы и картошку чистить.

— Товарищ старшина, курсант Шумов по вашему вызову явился! — доложил он и замер с выкаченными нахальными глазами.

Старшина улыбнулся.

— Ты хоть и разгильдяй, Санька, а порядочный, вид у тебя бравый. Слушай задание. Согласно просьбы твоего инструктора, убываешь в его распоряжение до двух часов ночи. По прибытии с задания доложи мне.

— Есть доложить вам, товарищ старшина! Разрешите идти?

Щелкнув каблуками, Санька отгрохал до двери строевым шагом, за дверью состроил старшине «рожу» и понесся к Лагутину. Тот ждал его во дворе.

— Шумов, я надеюсь на вашу расторопность. Мне некогда оформлять вам увольнительную, поэтому избегайте встречи с патрулем. Поняли? Вот вам адрес в городе. Зайдете за моей женой. Она будет вас ждать с одиннадцати до двенадцати. Проводите ее домой, поможете ей донести покупки… — Все это было сказано начальственным тоном: сухо, официально. Потом, после паузы, Лагутин добавил уже интимно, почти виновато: — Я сегодня в наряде, встретить сам не смогу, а она одна боится идти так поздно… Так уж ты, Саня, постарайся…