Василий Цаголов - За Дунаем

— Что тебе сказал кадия? — поинтересовался Рашид.

— Как всегда, угрожал убить своей рукой того, кто войдет в дом неверных болгар,— ответил сосед.

Передернув плечами, Рашид притворно вздохнул:

— Значит, мои дни сочтены?

— Мне тоже осталось жить не очень много,— рука соседа легла на плечо Рашида.— Будь осторожен, подумай обо мне, чем я буду кормить твоих детей, когда кадия отправит тебя к твоему отцу!

— Еще не родился кадия, который может перехитрить меня. Спи до утра, и пусть аллах даст тебе приятных снов.

Хозяин проводил Рашида на улицу, и тот бесшумно пошел в противоположную своему дому сторону. О, он умел ходить так, что и сам не слышал собственных шагов! Вокруг наступила такая темнота, что сколько Рашид ни вертел головой, а ничего не увидел. Зато на свой слух Рашид не мог пожаловаться. Улавливая далекие звуки, Рашид мог безошибочно определить, откуда они исходят.

Он быстро пересек площадь и невольно посмотрел направо: там была мечеть. Еще сегодня вечером Рашид внимал молитве муллы и вместе со всеми клялся в верности аллаху и его наместнику на земле — Султану, а теперь спешит на болгарскую половину села.

Едва Рашид вступил на нее, как услышал рядом с собой шорох. Он сопровождал его до тех пор, пока Рашид не остановился и не проговорил в темноту:

— Послушай, бачо, ты своим грохотом разбудишь моего глухого ишака, и чего доброго, бедное животное, хватившись меня, поднимет шум.

— Э, да никак это ты, Рашид?

Турок притянул к себе Петра и прошептал ему над ухом:

— Убери свой мушкет и не называй мое имя так громко.

— Гм! Да я ж сам не слышу своих слов, а ты говоришь...— Петр почти лег грудью на турка.— Интересно, куда ты так спешишь, почтенный эфенди? Надо было проследить за тобой, но ты быстро обнаружил меня.

— Куда я шел? Ты только послушай его! Куда я шел? Спроси меня об этом завтра... Ты лучше скажи, почему ты торчишь здесь?- Может, ты вышел встретить меня?

— С сегодняшней ночи мы будем охранять наш квартал от твоих братьев. Люди взяли мушкеты и караулят свой дом, как цепные собаки. Что ты суешь мне?

— Тсс, не ори на все село. Это деньги...

— А, спасибо... На следующей неделе жду человека от Христо. Я уже собрал много денег... Люди несут свое, кровное. Да разве можно отказать для такого дела...

— Послушай, Петр, тебе с дочкой надо уйти из дома. Боюсь, нагрянут к тебе полицейские, кажется, прознали они о твоих деньгах.

— Что? — ужаснулся Петр.

— Тсс! Говорю тебе, что сам слышал.

— От кого?

— Это тебе не надо. Не все турки враги вам. Ну, ладно, пойду, а то чего доброго, кадия ищет меня, чтобы позвать к себе в гости, а я с гяуром обнимаюсь.

Турок ушел в ночь, а Петр вдруг прослезился. Растрогал его поступок Рашида. К нему приблизился напарник, и Петр поспешно провел рукой по щекам, а сам бодрым голосом произнес:

— Кажется, в эту ночь турки отдыхают... Может, и мы пойдем спать?

— Если ты устал, дядя Петр, то ступай домой, а я не покину свой пост... Иди, Петр.

Разговаривали вполголоса. Петр рассердился и прежде всего на себя: «Черт дернул меня откровенничать с этим мальчиком... Чего доброго, теперь растрезвонит по всему свету». Зевнув в темноту, Петр проговорил:

— Пойми ты, стар я, откуда у меня столько сил? — а про себя подумал: «Куда мне податься с Иванной?»

— Мой дед тоже не молодой, а он никогда не спит.

— Послушай, сынок, ты много моложе моей Иванны, а рассуждаешь, словно ты мой отец. Замолчи и идем на то место, куда нас поставили.

Ночь скрыла их.

16

И все же пришло время высказать матери, что у него на душе. Она выслушала Царая, но промолчала. Держась за стену, прошла к длинной скамье и присела на самый краешек. На круглом лице появились новые морщины. Сын растерялся и не знал, как поступить: стащил с головы лохматую шапку из черной бараньей овчины и тряхнул ею, затем нахлобучил на самые брови.

Все эти дни ему не давали покоя слова Дзанхота, и Царай надумал поехать к Тасултановым. О женитьбе, конечно, он не думал. Правда, достанься ему красавица Тасултановых — увез бы в Дигорию. Вот только чем кормить княжескую дочь, во что одевать? Но его больше занимали мысли о тех, кто соберется в дом кабардинца добиваться чести стать зятем рода Тасултановых. С кем ему доведется померяться силой и ловкостью? Почему молчит мать? Разве она не желает видеть меня равным среди мужчин, уважаемых аулом? Какая мать не мечтает о том! — Царай тяжело вздохнул. Если он откажется от задуманного, то в каком деле еще проявит себя? Осетины набегов не совершают, обороняться им не от кого...

Не сразу понял Царай, что мать плачет. Женщина раскачивалась из стороны в сторону и тихо причитала:

— О, да-дай! Лучше бы мне принесли черную весть... Ох-хо! Люди станут смеяться мне в лицо. Л что мне скажет на том свете твой отец? Ох-хо! Ты хочешь опозорить весь род Хамицаевых?! О, почему я вскормила безумца? — старуха перестала раскачиваться и ритмично ударяла себя кулаками по коленям.— Почему ты не умер в утробе? Люди узнают твои мысли, и мы осрамимся на веки веков... Ох-хо! Как только ты осмелился даже подумать о кабардинке. Тебя убьют ее братья, едва переступишь порог ее дома... На тебе нет новой черкески, бешмет в заплатках. Обезумел ты У меня. Да посмотри, сколько красавиц в Дигории. Если хочешь, я найду тебе девушку в Туалетии, Уала-джирикоме... Хочешь — поезжай в Куртатинское ущелье.

Царай заложил большой палец за ремень, расправил плечи и остановился перед матерью:

— Будет так, как я сказал, нана, и не обижайся на меня.

Пораженная женщина вмиг умолкла, но тут же с новой силой стала бйть себя то в грудь, то по коленям.

— О-да-дай!

Не обращая внимания на причитания матери, Ца-рай уставился мимо нее, в темный угол сакли.

— У Хамицаевых не перевелись мужчины, достойные своих отцов. Я докажу это, и ты не мешай мне,— Царай взглянул на мать. — Лучше помолись за меня...

Он повернулся к ней и, сделав два широких шага, переступил порог сакли. Брат поспешно последовал за ним.

— Принеси седло,— велел ему Царай, а сам вывел застоявшегося коня.

Был теплый темный вечер, казалось, будто аул укрыли черной буркой. Задрав кверху голову, Царай подумал с радостью, что такая ночь ему и была нужна: он хотел украдкой покинуть аул. Быстро оседлал коня, а у самого на сердце камень: не получил благословения матери. Вскочив в седло, потрепал коня за гриву. Царай хотел сказать что-то брату, но тут из сакли вышла мать, встала перед конем.

— Останься! — простонала она.

Царай обратился к брату:

— Смотри у меня,— строго сказал он.— Погонишь овец в Хорее... Да только не усни, а то волки наделают беды.

— Да разве я маленький,— ответил брат.

— Ты много говоришь...— повысил голос Царай.— Если люди спросят обо мне, скажешь, уехал в гости к Тасултановым... Не вздумай болтать лишнее и не забудь привезти дров из лесу, обленился ты совсем.