Василий Цаголов - За Дунаем

Аульцы толпились шагах в пяти от него и с тайной надеждой посматривали на старших, от которых ждали услышать хоть одно слово, чтобы знать, как вести себя.

— В последний раз повторяю: каждый из вас должен заплатить серебром за пастьбу скота в Хоресе.

Кому и сколько платить, можете узнать у писаря Георгия Будаева! Завтра в это время соберетесь здесь... Теперь назначаю срок я, и тот, кто осмелится не прийти...— пристав потряс в воздухе плетью,— пусть потом никто не скажет, что Хаджи-Мусса жесток!

Кубатиев поднялся, похлопал рукой по мягкой кобуре пистолета и, заложив руки за спину, пошел к своему коню. Вдогонку ему посыпалось:

— Не приезжай!

— Хорее — земля наших отцов!

— Ничего ты не получишь, даже если придут с того света все твои предки!

— Будь проклят ты и тот, кто тебя прислал!

Хаджи-Мусса остановился, затем всем телом, по-

волчьи, развернулся к людям:

— Против царя? Да я вас... Сгною!

Аульцы умолкли. Глухой рокот реки из пропасти слышался отчетливее...

Разошлись не сразу.

39

Сделка между Сафаром и Знауром состоялась. В селе об этом узнали, но никто не решился высказать свое мнение.

Потом Сафар и Знаур съездили в город к атаману, и тот, после разговора с Тулатовым с глазу на глаз, велел Сафара из списка исключить, а вместо него зачислить в осетинский дивизион Знаура.

Так Кониев стал охотником и начал готовиться к отправке в полк. Времени у него осталось немного, и он несколько раз ходил к Сафару по поводу обещанной земли. Сафар уверял, что в день отправки в полк выделит Знауру полторы десятины, как и договорились.

И вот настала последняя ночь перед уходом охотников в полк. Мать была взволнована, однако старалась казаться спокойной. Она нарочито строго велела сыну отправляться спать, а затем послала на покой и невестку.

— Нечего мешать мне. Иди, завтра тебе рано вставать...

Конечно, при других обстоятельствах она бы так не поступила. Но теперь... Муж Ханифы уходил на войну, и разве мог кто-нибудь сказать, когда он вернется?

Оставшись одна. Фарда открыла сундук, присела возле него на корточки, и вспомнился ей далекий осенний день...

... Туман придавил к земле все живое. Моросило. В доме стоял плач. На полу лежал отец Знаура. Под ним была постлана его черная бурка. Убили единственного кормильца, а кто совершил злодейство, так и не узнали... Некому было мстить за его смерть...

Фарда держала в руках черкеску, которую сшила мужу в тот черный год. Вынула бешмет, кинжал в серебряных ножнах и, опершись на край сундука, поднялась. У нее подкашивались ноги, и она опустилась на пол.

Знаур лежал рядом с женой и, прижавшись щекой к ее горячему лицу, шептал:

— Сына хочу... Не посрами моего имени. Сбереги мальчика!

Ханифа знала, что если произнесет хоть одно слово, то не удержится от слез. А разве ей можно рыдать сейчас? Не покойника же оплакивает.

Муж водил шершавой ладонью по ее плечу и шептал:

— Сына хочу! Сына Г

Всю ночь они не сомкнули глаз, говорили мало и только о сыне.

На рассвете к ним явился Бза. Старик принес племяннику новое седло.

— Кониевы не хуже других,— с гордостью сказал он.

Отец Фаризат подарил Знауру пояс с серебряными брелоками. Потом пили подогретую араку с перцем и произносили тосты, желая счастливого пути Знауру и всем, кто уезжал на войну. Первый раз в жизни Знаур в присутствии старших выпил и даже чокнулся с Бекмурзой.

— Ну а теперь пойдем в поле, там Сафар нас, наверное, ждет,— сказал Бза.

Но напрасно было беспокойство: Сафар еще не пришел. «За свою же землю я должен отправиться на смерть вместо Сафара... Подлое племя, а не люди»,— негодовал в душе Знаур.

Накануне он договорился с Бекмурзой. что Борхан даст быков вспахать землю, которую получат Коние-вы в собственность от Тулатовых. поможет убрать урожай. «Вот вернусь с войны, привезу с собой богатство, прикуплю у тех же Тулатовых еще земли и заживу не хуже Сафара. А пока полторы десятины хватит. Да и мать Бекмурзы не чужая мне... Как-никак, а ее дочь подавит мне сына».— рассуждал Знаур. нетерпеливо поглядывая в сторону села, не появится ли Сафар. Бза и Бекмурза расхаживали вокруг яблони-дички и о чем-то разговаривали.

Но Сафар не шел, и Знаур начал беспокоиться. В полдень записавшиеся в полк охотники должны были отправляться во Владикавказ, а он еще не сделал главного: не получил землю, ради которой согласился ехать воевать с турками.

— Эй, Знаур, сходи к Сафару, не сидеть же нам до вечера,— крикнул Бза.

«Почему не пришел Сафао? Он же сам сказал, что будет ждать меня здесь».— Знаур быстро зашагал по пыльной дороге к дому Тулатовых. Как всегда, пришлось долго стучать, но никто не отозвался, и тогда Знаур перемахнул через высокий забор. Во дворе не было ни души. Быстро пробежал к дому, открыл дверь и остолбенел: Сафар лежал на кровати, задрав ноги на высокую спинку.

Не ожидал Сафар прихода Знаура, растерялся, не мог попасть босой ногой в чувяк. Знаур перевел взгляд на стену: за спиной Сафара висели кинжал, ружье, сабля.

— Ты заставил себя ждать, Сафар,— проговорил Знаур, чувствуя что-то неладное.

— О, сейчас, сейчас, Знаур... Иду, как я забыл! — бормотал Сафар.— Думал, что еще рано... Подожди, дай одеться.

У него трясся острый подбородок, тонкие губы скривились. Наконец он всунул ногу в чувяк и порывисто вскочил. На бледном лице появилась зловещая улыбка.

— Тулатовы к холопам не ходят, Знаур!— запальчиво крикнул Сафар в надежде, что его услышат в доме и придут на помощь.— Кто тебя впустил сюда? Убирайся вон!

— Ты обещал землю за мою жизнь, я отдаю ее тебе за полторы десятины, — Знаур прикинул расстояние, отделявшее его от Сафара. — Тебе не стыдно так скупиться?

— Ха-ха! Землю я ему обещал! Где у тебя свидетель? А? Ты сам захотел умереть за русского царя,— Сафар провел рукой по бритой макушке.— Ну и иди, причем же тут Тулатовы и их земля? Ты привык быть ишаком, и не все ли равно у кого...

Знаур прыгнул вперед, сбил с ног Сафара и, пока тот поднимался, выхватил из ножен кинжал, но не вонзил в обнаженную грудь обидчика, дал Сафару возможность подняться на ноги. Сафар встал не сразу, а когда увидел в руках Знаура кинжал, присел, прикрыв лицо руками, запричитал.

— Не надо, Знаур... Пощади, погорячился я! Пусть лучше меня накажет бог...

— Вставай, собака!

— Нет. нет... Пощади! Идем, три, пять десятин дам,— Сафар порывисто вскочил и кинулся к выходу.

В дверях остановился, и в тот момент, когда оглянулся, удар кинжала оборвал его вопль. Вытер Знаур сталь о полу отцовской черкески, надетой впервые, и переступил через распластавшееся тело Сафара. Устало прошел через двор. Здесь его окликнул старый слепой отец Сафара; Тулатов стоял в дверях кунацкой.