Виктор Вяткин - Последний фарт

Мирон в душе уже решил непременно ехать, но спорить не стал.

Павел Григорьевич собрал сумку и, чуть прихрамывая от длительной езды верхом, направился к лошадям. Мирон вышел его проводить. Кони терлись о привязь, хлестались хвостами. Лена в накомарнике, вытягиваясь на носках, сгоняла с них гнус веткой березы.

— А-аа, дочка. Ты чего? — улыбнулся ей Павел Григорьевич.

— Я к Мирону, дядя Паша.

— Ну, ну! — Рыбак легко вскочил в седло. — Так вы тут глядите как надо, — сказал он на прощанье и тронул поводья.

— Ко мне? — подошел к Леночке Мирон.

— Да.

— Я слушаю вас?

— Не знаю, как начать, — она сжала его локоть. — Так нехорошо дома, что ушла бы куда глаза глядят.

— Ну вот так сразу и ушла. И с чего бы?

— У нас появился один кореец. Зовут его Пак. Он заходил к Попову. Чего-то говорили о тайге, о разведке золота. — Лена замолчала.

Мирон остановился. Снял очки, протер стекла.

— Уже делят шкуру неубитого медведя. Значит, работы Полозова значительны. Да, это так, — сказал он как бы для себя и надел очки.

— Вы едете? — воскликнула она. — Теперь я буду спокойна. Но почему мне так просто и хорошо с вами? Почему?

— Я старше вас вдвое. Потому, видимо!

— Нет-нет, — оборвала она Мирона. — Вам доверяешь и уважаешь страшно.

— Вот как? Значит, «и страшно!» — шутливо повторил Мирон.

Они посмеялись и разошлись.

— Сегодня Мирон с Розенфельдом после обеда уезжает на Буянду, — мимоходом сказала Лиза сестре и прошла в свою комнату.

Леночка засуетилась, примялась искать тетрадь, не замечая, что лежит она перед глазами на столе. Затем долго чинила цветной карандаш и уж после увидела чернильницу и ручку. Она написала записку, вложила ее в конверт, заклеила и побежала к Мирону.

Розенфельд, увидев ее, приподнял шляпу и ушел в избу. Из дверей показался Мирон. Он уже был одет по-дорожному. Леночка молча передала конверт. Мирон его положил в сумку, еще раз заверив Лену, что передаст все нужное.

Вышли. Розенфельд отвел лошадь к завалине, тяжело влез в седло и дернул поводья, на ходу вставляя носки ичиг в стремена.

Мирон попрощался, привязал сумку.

Лошади лениво зашагали.

Лена стояла и глядела вслед удаляющимся всадникам. Вот уже они спустились к реке и скрылись за кустарником. Уехали, а когда вернутся? Когда привезут весточку? Да, без Мирона совсем будет тоскливо.

Хлопнула дверь, из избы вышел Федот Амосов — стройный парень с красивым смуглым лицом.

— Японцы перехватывают косяки горбуши в бухте. И вверх по реке идет мало рыбы. Худо у таежных людей. Они к нам спустились заготовить юколу. Помочь бы надо.

— Конечно.

— Хорошо, что сразу согласилась. Пошли.

— Помогать? — Леночка оглядела свое платье. А Федот уже сбежал под берег.

Бесцеремонен он, — подумала Лена, но отказаться было неловко.

За поворотом реки, на косе, темнели юрты. Рядом с ними вешала с юколой. На всей отмели полно людей.

По пояс в воде бродили ловцы с маленькими неводами. Выхватывая рыбу из мотни, они бросали ее в плетеные корзины. Другие уносили ее к местам разделки.

Чистильщики ловкими движениями надрезали жабры, одним махом вспарывали брюшко и отбрасывали внутренности. Разрезали горбушу вдоль позвонка на две половины и кидали в корзины.

— Когда человека перестают просить, это худо, — раздался за спиной Леночки голос Федота. Она оглянулась и покраснела. Он глазами показал на корзину с рыбой. Лена взялась за плетеную ручку.

После весеннего паводка Бориска и Софи отправились на опробование берегов Оротукана. Полозов и Канов до половины августа бродили с лотками по верхним притокам Среднекана.

Как-то Полозов вернулся в палатку раньше Канова и решил наловить к ужину рыбы. Дело нехитрое. Крючки и лески у него всегда были в кармане. Оводы то и дело садились на засмоленную куртку. Сильные хариусы достигали вершин мелководных ключей. Знай швыряй их на берег.

— А-аа-ааа… У-уу-ууу! — раскатилось по долине.

Кто бы мог? И снова:

— Э-ээ-эээ!.. Ва-ню-ша-аа!..

Ванюша! Только один Мирон называл его так. Неужели он тут, в тайге? Полозов схватил рыбу и побежал на голос.

Через, кустарник продиралась якутская лошаденка с чернобородым всадником в седле. Так и есть — Мирон!

Увидев Полозова, он сполз с седла и, покачиваясь, протянул руки. Они обнялись и пошли рядом. Лошадь, пощипывая траву, тащилась позади. Скоро подошли к палатке. Полозов принялся чистить рыбу.

— Как ты нас разыскал? — все удивлялся он.

— Разыскать не мудрено. Вся тайга говорит о чужих людях в долине. Кулаки и шаманы распространяют нелепые слухи. Поблизости не осталось ни одного кочевья, — весело усмехнулся Мирон.

— А чему ты тогда радуешься?

— Да неужто вы ничего тут не ведаете? В России революция. Самодержавие пало, — торжественно произнес он.

— Пало самодержавие? Постой, постой… — Полозов бросил нож на рыбу и распрямился. — Ты мне все толком расскажи.

И пока Полозов жарил рыбу, Мирон рассказал о приходе к власти Временного правительства и о задачах большевиков.

Мирон достал из сумки четвертинку спирта. Полозов принес лепешки, кружки, заварил чай смородиновыми корнями.

Мирон переживал, что торговцы и кулаки времени не теряют. Они нацепили красные ленточки и ездят по стойбищам, бессовестно грабя инородцев, запугивая их голодом и всяческими небылицами.

Полозов разлил спирт по трем кружкам.

— Для Канова. Он скоро подойдет, — пояснил он.

Выпили. Беседа затянулась. Канов где-то задержался, хотя уже настойчиво ползли сумерки. В вечерней тишине звонче звенел ключ.

— Раз ты уверен в существовании промышленных россыпей, — наставительно говорил Мирон, — продолжай поиски. России туго. Война все жилы вымотала, везде разруха. Золото очень нужно. Да, на всякий случай, не худо, чтобы наши люди были в тайге. Одним словом, пока твое место здесь.

Мирон сказал ему о подозрительном корейце, об интересе Саяки к поискам золота и передал письмо от Лены.

Полозов разорвал конверт, вынул записку. — От Леночки.

«Помним. Волнуемся. Ждем. Прислушайтесь внимательней к Мирону и будьте умницей. Лена». — Полозов молча вертел записку в руках.

Появился усталый и хмурый Канов. Молча кивнул Мирону и сел за стол.

Полозов подвинул противень с рыбой и кружку.

— Зело к месту с устатка, — Канов выпил и сосредоточенно принялся за рыбу.

Мирон посмотрел на обувь Полозова и вытянул ногу в новом добротном ичиге.

— Возьми. Достану себе другие.

— И не думай! — отмахнулся Полозов. — Лучше скажи, когда дальше поедешь?

— Поутру двину. Хочу подняться вверх по реке до Таскана, побывать в Оротукане, затем на лодке спуститься ниже Сеймчана и уже зимней дорогой возвратиться на побережье. Лодку возьмем у старика Гермогена.