Василий Дюбин - Анка

— Чего уставился? — и Анка потеребила за орлиный с горбинкой нос мужа, потом запустила пальцы в его пушистые темно-каштановые волосы. — Ну, отвечай!

— Да вот думаю… Когда Валюша еще немного возмужает… ну, подрастет… тогда нельзя будет отличить ее от тебя. До чего же вы похожи одна на другую! Никакой разницы.

— Разница есть, — как-то нехотя проговорила Анка, опустив глаза.

— Нет, — стоял на своем Яков.

Он был прав. У Вали, как и у матери, было смуглое лицо, тонкие, плотно сжатые губы, прямой нос, светло-пепельные, похожие на острые плавники краснорыбицы, брови и зеленые с просинью жаркие глаза. Разница между матерью и дочерью состояла только в том, что Анка была шатенкой, а Валя носила на своей голове черные, как смоль, вьющиеся волосы, напоминавшие о Павле Белгородцеве и тем самым причинявшие Анке немало тягостных и неприятных минут. Все это видел и понимал Яков, поэтому даже и не напоминал об этом, наоборот, всегда утверждал, что между Анкой и Валей нет никакой разницы.

— Жалеешь меня, Яшенька?.. Не надо, — вздохнула Анка и позвала подружку Вали.

Розоволицая, с гладко причесанными льняными волосами, Галя подошла к двери, остановилась возле Вали.

— С добрым утром! — Галя улыбнулась голубыми с искоркой глазами.

— Вот полюбуйся: вылитая Евгенушка, — сказала Анка, все еще ласково теребя за волосы мужа.

— Что вы, тетя Аня! — засмеялась Галя. — Я тоненькая, как жердочка, а мамка… — и захохотала. — Она же тяжеловесная…

— В молодости такой же была и твоя мамка. Она тоже не ходила, а все бегала, как и ты. Бывало, не угонишься за нею.

— Нет, — мотнула головой Галя, — я такой не буду.

— Посмотрим.

— Так что же скажет мамка? — напомнила Валя.

— Отец же сказал, что это дело нужное и важное. Идите, активистки. Да не забудь, Валя, прийти к завтраку.

— Хорошо, мамка.

Панюхай явился домой в ту минуту, когда Анка только что принялась готовить завтрак, а Яков разложил перед зеркалом на столе бритвенные принадлежности. Панюхай бросил на пол мокрые шаровары и мундир и сказал:

— Вот оно какое дело-то, а?

— Что это? — спросила Анка.

— Атаманская шкурка… Пашкино добро.

Анка вздрогнула, будто от толчка. У нее запершило в горле, и она шепотом спросила:

— Где взял?

— К берегу прибило. Видать, и море тошнило от его замаранных портков, оно и выплюнуло их…

Анка и Яков взглянули друг на друга и ни слова не промолвили. Эта новость ошеломила их. А Панюхай продолжал:

— Мои думки такие: ежели в левой штанине был мундир, этаким манером свернутый и засунутый, то в правой — песок насыпанный. Тесемка оборвалась, песок вода высосала… А ежели оно не золото, стал-быть, и всплыло.

— Вот что, отец… — глаза Анки наполнились гневом, лицо потемнело, — отнеси это дерьмо туда, где оно было.

— Погоди, дочка. Раз уж ты власть на хуторе, тебе же, чебак не курица, и следственность навести надобно. А может он, волчий сын, живехонек?

— Не мое это дело! — вскрикнула Анка и брезгливо поморщилась. — Выбрось эту гадость в море.

— Доченька, но море-то не принимает, — развел руками Панюхай.

Анка тяжело опустилась на стул и едва слышно проговорила:

— Вот напасть проклятая… Он и мертвым не дает мне покоя.

— А ежели он жив, этот пакостник? — не унимался Панюхай. — Надо следственность навести.

— Отец, — вмешался Яков, — Аня права. Это не ее дело. Заверни-ка в какую-нибудь дерюгу это барахло, а я сейчас вернусь.

— Куда ты? — спросила Анка.

— За машиной. Я поеду к Жукову…

Через час Орлов был в Белужьем. Секретаря райкома он застал дома.

— А-а-а, Яков Макарович! — радостно встретил Орлова Жуков. — Как раз поспел к завтраку. Мой руки и к столу. Глаша, по такому случаю подавай графинчик.

— Не до завтрака, Андрей Андреевич… Вот, — и он вывалил из мешка на пол мундир и шаровары.

Жуков вопросительно посмотрел на Орлова, и тот рассказал ему, где и как была обнаружена атаманская амуниция. Секретарь райкома задумался, нервно барабаня пальцами по столу. Глафира Спиридоновна прервала его мысли:

— Андрюша, надо полагать, что он жив?

— Все может быть, Глаша… Все может быть… Случай весьма загадочный… Мертвые не воскресают… Однако… — и решительно: — Это дело касается следственных органов. Я передам все это прокурору. А ты, Макарович, садись с нами завтракать.

Во время завтрака Жуков опять собрал на лбу морщины и задумчиво произнес:

— Неужели он жив?..

Март был на исходе. Стояли теплые безветренные дни. На высоком голубом небе ни облачка. Ослепительно сверкавшее море изредка покрывалось мелкими морщинками легкой, зыби.

Шла вторая неделя с того дня, как пюре совершенно очистилось ото льда. Наступила самая жаркая пора весенней путины. Лещ и судак густыми косяками проходили мимо Косы, устремляясь к гирлам Дона. Брать бы эту драгоценную добычу, днем и ночью черпать из ближайших водоемов сотнями центнеров, десятками тонн, да нечем было…

За это время рыбаки только два раза выходили в море и возвращались к берегу с небогатыми уловами. Они сдавали на приемный пункт по два-три центнера рыбы. В третий раз не пошли, отказались наотрез.

— Баркасы протекают, сети рвутся. Ни то, ни другое чинить нечем, — сказал Панюхай, организатор старой гвардии. — Такая ловля нашей погибелью кончится.

Старые рыбаки поддержали Панюхая, согласились с ним, председатель колхоза Васильев и директор моторо-рыболовецкой станции Кавун.

— Что же делать? — спросил замполит Орлов. — Нельзя же сидеть, сложа руки?

— А то… — шевельнул густыми бровями Кавун и задумчиво провел ладонью по бритой голове, тронутой легким загаром. — Поидемо в город и тряхнем рыбаксоюз. Может, чего и вытрусим.

— Дело говоришь, Юхим Тарасович, — сказал Васильев. — Попытка не пытка, спрос не беда. Едемте.

Поездка их была не напрасной. Хоть и немного, но все же они привезли несколько связок пеньковой бечевы, центнер смолы и мотки хлопчатобумажных и капроновых ниток.

— Вот тебе подарок, старогвардеец, — порадовал Васильев Панюхая, передавая ему бечеву и нитки. — Кому баркасы конопатить, а тебе, Кузьмич, сети чинить и новый невод вязать.

Панюхай, поглаживая мотки ниток, от удовольствия расплылся в улыбке.

— До чего ж ты меня, Афанасыч, возрадовал. Побей меня бог, возрадовал. Хорош подарок, да маловато добра этого.

— Спасибо рыбаксоюзу и за это. Время-то какое тяжкое… война.

— И то верно… Ну, теперь я кликну бабонек да за работу, — приговаривал Панюхай, перебирая мотки. Положив на ладонь легкий светло-золотистого цвета моток ниток, он с удивлением посмотрел на Васильева. — Афанасыч… В жизни не видывал такого… Что это за нитка?

— Капроновая. Она, Кузьмич, прочнее хлопчатобумажной. В воде не размокает и в дезинфекции не нуждается.