Василий Дюбин - Анка

— Нам литака не треба. Вон и мартыны летают, а шо толку с того? Завтра пойдем в город, — и Кавун направился в контору.

Сашка обратился к Орлову и Васильеву, но те, улыбаясь, отмахнулись от него. После короткого раздумья, он бросился в хутор. Он так бежал по улице, что всполошил собак. Черные ленточки бескозырки то вздымались над головой, то ниспадали на спину. Вдруг он остановился, подтянул ослабшие ремешки протеза и пошел шагом, слегка прихрамывая.

Дома Анки не оказалось. Он застал ее в сельсовете. Анка сидела в кабинете за столом и что-то писала. Сашка вошел к ней и устало опустился на стул, тяжело дыша. Он сорвал с головы бескозырку и стал вытирать ею потное лицо. Анка взглянула на его мокрую полосатую тельняшку, усмехнулась:

— За тобой гнались, что ли?

— Да никто не гнался, сам бежал, — сердито бросил Сашка. — Вот ногу натрудил… На протезе не очень разгонишься…

— А что случилось?

— То случилось, что надо свистать всех наверх.

— Полундра? — засмеялась Анка.

— Ты смеешься, а дело такое, что реветь надо.

— Да ты ближе к делу.

— Это другой разговор… Понимаешь ли… Юхим Тарасович хочет отдать рыбаксоюзу нашу красавицу, а взамен ее взять разбитое корыто.

— Ничего не понимаю, — мотнула головой Анка. — Говори яснее.

Сашка набил табаком трубку, сунул чубук в рот и, доставая из кармана спички, продолжал:

— Нашу моторку «Чайку». Мыслимое ли дело, лишиться такой красавицы! Она первая помощница рыбакам. Единственный мотор в нашей МРС.

— А я тут при чем? — удивилась Анка.

— При том, что Яков Макарович работает у Кавуна замполитом. Вес!.. Вот ты и повлияй на мужа, а он нажмет на Кавуна.

— Нет, Сашок, в дела мужа я не вмешиваюсь.

— Да черт их побери! — вскричал Сашка. — Если уж на то пошло, то Кавун не имеет права распоряжаться «Чайкой». Она наша, общая. Это наш трофей…

Анка вздрогнула. Только теперь она вспомнила, вернее — Сашка напомнил о том, что «Чайку» подарили Павлу гитлеровцы. На смуглом лице Анки проступила бледность, и она сурово посмотрела на Сашку, подумав:

«Опять Пашка… Опять его зловещая тень встает передо мной, как черный призрак…»

— Правильно я говорю? — спросил Сашка, дымя трубкой.

— Нет, — отрезала Анка. — И не мешай мне. Иди, Сашок, — и она уткнулась в исписанный листок бумаги.

Сашка поднялся со стула. Он знал, что раз уж в глазах Анки потух живой блеск, дальнейший разговор бесполезен.

— Хорошо, — сказал он. — Но «Чайку» я не поведу. Пускай поищут моториста, — и хлопнул дверью.

На улице Сашка увидел Валю с Галей, они шли из школы и о чем-то весело щебетали, размахивая портфелями. Их догоняла высокая худощавая девушка с удлиненным лицом. На груди у нее болтались перекинутые через плечи две тугие черные косы. Это была Киля Охрименко, их одноклассница. Сашку осенила счастливая мысль:

«Не горюй, моряк. Рано давать задний ход. Вперед! Полный вперед!» — и он преградил путь подружкам.

— Девоньки… рыбки вы мои золотые… — упавшим голосом произнес Сашка, наполнив печалью и тоской озорные глаза. — Больше не придется мне прогуливать вас на «Чайке» по синему морю.

— Почему? — в один голос спросили удивленные подружки.

— Юхим Тарасович отдает ее рыбаксоюзу, — сердито проговорил Сашка. — А у него берет какой-то бот… развалину… Кисельную медузу… Студень… Не понимаю я нашего директора МРС… Цыган, а не директор! — распалял себя моторист. — Ему бы на ярмарке кобылами обмениваться.

— Жаль, — огорчилась Валя.

— И даже очень! — поддержала ее Галя.

Киля молчала. Сашка пососал в раздумье чубук трубки, встрепенулся:

— Вот что… скликайте остальных девушек и всей комсомольской громадой накатитесь девятым валом на Кавуна. Честное моряцкое, он сдастся.

В темных глазах Кили блеснули лукавые огоньки, и она захохотала:

— Ну и громада… Семь девок и ни одного парня.

— Я поведу вас.

— Нет, нет, — замотала головой Киля, не переставая смеяться. — Это дело дирекции МРС и колхозников. Пошли, девочки, — и подруги удалились.

Сашка крикнул им вслед:

— Да вы-то кто: комсомолки? Где же ваш задор? Ваша напористость?.. — и махнул рукой: — Амба.

Утром Кавун и Васильев пришли к причалу. В спокойном море, словно в огромном зеркале, отражались редкие белоснежные облака, застывшие в лазурном небе. У берега тихо плескалась вода. На горизонте маячили два баркаса. Это бригада Краснова возвращалась с лова. Старогвардейцы Панюхая вблизи берега трусили сети, выбирая из них трепещущую сельдь.

«Чайка» стояла на приколе, а Сашка словно в воду канул. Кавун нетерпеливо вздернул плечами:

— Где же он, бисов сын?

— Дома нет его, я заходил к нему, — сказал Васильев.

А Сашка был неподалеку от них. Он лежал на берегу вниз лицом, подставив спину горячим лучам солнца. Услышав голоса директора МРС и председателя колхоза, Сашка поднял голову. Его лицо было мокрым от слез. Он угрюмо пробормотал:

— Я тут…

Кавун и Васильев обернулись. Кавун, увидев моториста, обрадованно крикнул:

— Вот чертяка! А мы тебя ищем. Сидай, морская душа, за руль да поихалы. Сонечко припекае.

Сашка перевернулся на спину, закинул правую ногу на левую, согнутую в колене, буркнул:

— Не поеду.

— Сдурел, что ли? — изумился Кавун.

— Я не сдурел, Юхим Тарасович… Я сердцем прирос к «Чайке»… Вы понимаете, что это значит для меня?

Кавун, поддерживая руками живот, захохотал.

— Ей-богу, сдурел! Сказывся хлопец…

— Может, это по-вашему я сказился… Сдурел… А по-нашему, мы при всей нормальности.

Кавун продолжал смеяться, и его двойной подбородок колыхался. Васильев, нервно теребя усы, подошел к Сашке, сказал строго:

— Чего ломаешься, словно девка капризная.

— Дядя Гриша, я не ломаюсь.

— И нюни распустил… Слезами умываешься…

— Да как же не умываться, когда больно мне, — горячо заговорил Сашка, ударяя себя кулаками в грудь. — Ну, перейти с торпедного катера на моторку, это еще куда ни шло. Но с моторки пересесть на черепаху… — и он замотал головой: — Нет! Это позор для настоящего моряка.

— Хорошо, — сказал Васильев. — Замполит Орлов, как тебе известно, бывший летчик. И он не посчитает для себя позорным вести «Чайку». А о тебе, по возвращении из города, я поставлю вопрос на партийном бюро. — И он с укором покачал головой: — Эх, коммунист… Хлюпкий морячок, а не отважный торпедист.

Упоминание о партбюро сразу отрезвило Сашку. А тут еще обидная кличка «хлюпкий морячок» подхлестнула. Сашка встал, отряхнул с себя песок и, глядя куда-то в морскую даль, горестно вздохнул:

— Как что, так сейчас тебя на партбюро… Луску, будто с рыбешки, снимать… А нет, чтоб в душу человека заглянуть… Что ж, поехали, — и он шатко зашагал к причалу.