Василий Дюбин - Анка

— Юхим Тарасович, а ведь это бригада Краснова.

— Мабуть, так… Сашко, нажми-ка!

— Из этой дохлой клячи большего не выжмешь, — беззлобно проворчал Сашка, но скорость прибавил.

«Медуза» вздрогнула, пошла в кильватер баркасам и через полчаса нагнала их. Рыбаки узнали Кавуна и своего председателя колхоза, радостно заулыбались. Кавун перегнулся через поручни, кивнул рыбакам.

— Ну, як рыбачилы?

— Добре! — ответил Краснов. — Баркасы перегрузили.

В первом баркасе серебрились крупные лещи, во втором неподвижно лежала среди черноспинных осетров двухметровая белуга.

— Не живая? — кивнул на белугу Васильев.

— Бригадир оглушил ее колотушкой, — сказал дед Фиён, посмеиваясь в рыжую бородку, прокопченную табачным дымом. Он и сейчас посасывал вишневый чубук глиняной трубки. — Дюже артачилась, скаженная.

— Как же вы ее полонили? — интересовался Васильев.

— В капроновый мешок угодила.

— Выдержал?

— Раз Панюхай мастерил невод, любой груз выдержит.

— Вот шо, труженики, — прервал разговор Кавун. — Бечева е?

— Есть!

— Зачепляйтесь.

На первом баркасе приняли со второго бечеву и закрепили ее на корме. Конец своей бечевы швырнули на палубу мотобота. «Медуза» взяла баркасы на буксир и легко повела за собой, расстилая перед ними шипящий пенистый коврик. Рыбаки, сложив весла, отдыхали, подремывая на солнцепеке. Тем временем на берегу качалась и шумела людская волна. В воздухе мельтешили платки, косынки, фуражки и соломенные шляпы. Ребятишки кубарем скатывались по крутосклону на песчаный берег, старательно вымытый неутомимыми волнами.

«Медуза» причалила к пирсу, и Сашка заглушил мотор. Бронзокосцы бурно приветствовали первое моторное рабочее судно, заменившее легкокрылую «Чайку».

В последних числах апреля бронзокосцы провожали свою делегацию в Москву на прием к Наркому. От колхоза ехали председатель Васильев, бригадиры Краснов и Панюхай и от МРС замполит Орлов. Приехал из Белужьего и секретарь райкома партии Жуков, чтобы пожелать делегации счастливого пути. Анка, снаряжая отца в путь-дорогу, вычистила и выгладила брюки и китель, постирала тельняшку и еще две новых положила в чемодан.

Панюхай подстриг бородку и усы, и когда облачился в парадный флотский костюм, выглядел именинником. На его бритой голове молодецки сидела черная с белой окантовкой фуражка, на которой вместо краба поблескивал надраенный песком и суконкой бронзовый якорь. Отливали на солнце золотом и начищенные пуговицы на белом кителе.

— Знать, не обманул тот самый Петр Петрович, — сказал Панюхай, имея в виду инспектора рыбнадзора. — Я вмиг скумекал, что он справедливый человек. Ишь ты, сердечный какой, все же замолвил словечко о нас Наркому.

— У вас, отец, какая-то подозрительная обоюдная симпатия друг к другу с Петром Петровичем, — заметил Орлов, подмигнув Анке и Жукову.

Они стояли в тени акации возле сельсовета, ожидая грузовик, который должен был доставить их в город. На улице изнывала под палящими лучами солнца толпа зевак. Панюхай с хитринкой посмотрел на Орлова и усмехнулся:

— Нет, милый зятек, никакой тут подозреваемости нету. Все честь по чести. Пришлись мы один другому по душе и только. Спроси вот Андреича, — кивнул Панюхай на Жукова. — Когда он в тридцатом годе объявился на Косе, мы с ним с первого дня приятелями стали. И поныне в содружестве состоим.

— Совершенно верно, Кузьмич, — подтвердил Жуков, улыбнувшись. — И поныне мы в большой дружбе.

Панюхай толкнул Орлова:

— Слыхал?..

— Слышу, отец.

— То-то. А можно взять, к примеру, и Юхима Тарасовича. Он тоже с первых днёв ко мне расположился. Вот, — оглядел он себя, — обмундировкой вознаградил.

— Це правда, — прогудел Кавун, растирая пальцами длинные усы-сосульки, свисавшие ниже подбородка.

— Значит, у тебя, Кузьмич, есть что-то этакое притягательное… магнитное, — сказал Васильев.

— Никаких магнитов, — махнул рукой Панюхай. — По-задушевному я с людьми, вот и все.

— Эх, Софрон Кузьмич, — положил ему на плечо руку Жуков. — Если бы твоя душевность помогла нам получить от Москвы флотилию и новые сетеснасти…

Панюхай принял важный вид, ответил с достоинством:

— Москва не поскупится, Андреич. Поглядим там… по обстоятельствам, стал-быть…

— Отец, — прервала его Анка, хмуро посмотрев на него. — Нехорошо нахваливать себя.

— А разве я сбрехал что? Ты, дочка, не бойся правды-матки.

Наконец подошла машина. В эту минуту из-за угла показалась Акимовна в белом халате и белом поварском колпаке на голове.

— Я прямо из столовой… — оправдывалась Акимовна.

Началось прощание. Панюхай наспех поцеловал Анку, пожал руку Жукову, Кавуну, Акимовне, поклонился народу и сел к шоферу в кабинку. Васильев, Краснов и Орлов разместились в кузове. Жуков помахал фуражкой:

— Ни пуха, ни пера!

— В добрый путь! — донеслось из толпы.

Анка крикнула:

— Счастливо! Сегодня же дайте в городе телеграмму о вашем выезде.

Акимовна подошла к кабинке в ту секунду, когда шофер включил скорость.

— Гляди же, Кузьмич, не подкачай.

— Будь в спокойствии, Акимовна. Морской порядок будет по всем статьям соблюден.

Машина вымахнула из хутора, взбежала на пригорок и запылила по дороге в город.

Делегация прибыла в Москву тридцатого апреля, как и было указано в вызове Наркомата. Видимо, это сделали с той целью, чтобы рыбаки провели Первомайский праздник в белокаменной столице.

Встретил рыбаков на перроне вокзала уже знакомый им инспектор. Панюхай долго и молча жал руку Петру Петровичу, радостно улыбался и, наконец, проговорил:

— Вот и причалили мы к желанным берегам матушки-Москвы.

— Добро пожаловать, дорогие гости, — приветливо ответил инспектор. — Следуйте за мной.

На привокзальной площади их ждала сверкающая черным лаком открытая легковая автомашина. Инспектор сел с шофером, а гости свободно разместились на задних сиденьях. Автомашина бесшумно покатила по асфальту, выехала на улицу и влилась в бесконечный поток легковушек разных заводских марок и расцветок. На тротуарах взволнованно бурлили разноголосые людские потоки. Пахло накалившимся железом, камнем, смолой и бензиновым перегаром.

На перекрестках, предупреждаемые желтым — «Внимание!», потом повелительным красным — «Стоп!» — глазом автоматического светофора, потоки людей и машин на минуту замирали, давая возможность двигаться пересекающим дорогу потокам. Панюхай, блуждая растерянно-удивленным взглядом, шептал:

— Боже мой… страсть-то какая… Похоже на то, что вкруг тебя море волнами играет.

Машина наконец выплеснулась из шумного потока и подкатила к огромной новой гостинице. Шофер проворно вылез из машины, открыл заднюю дверцу, пригласил: