Василий Дюбин - Анка

Павел и Бирюк взошли на пирс, остановились возле трапа.

— Ну вот и конец гостеванью. Хотел было повидать Васильева, Кострюкова, Душина, Зотова, Дубова… Вообще всех хуторских ребят. Да разве до того было… — Павел, морщась как от боли, потирал пальцами лоб.

— А на кой черт они тебе нужны? — ворчливо отозвался Бирюк. — Родичи они тебе, что ли?

— И то правда… Эх, гады! Ненавижу их… Всех ненавижу…

— А я, думаешь, люблю?

«Тамань» дала два коротких гудка. Павел наскоро сунул Бирюку руку и быстро взбежал по трапу. Раздался третий гудок.

Лебзяк скомандовал:

— Отдать швартовы! Убрать трап!

Матросы быстро отвязали от деревянной тумбы швартовы, убрали трап. Слегка покачиваясь на волнах, «Тамань» медленно, задним ходом, стала отчаливать от пирса.

— Прощай, друг! — крикнул с палубы Павел.

— Счастливого плавания! — помахал кепкой Бирюк.

— Будешь в городе — заходи!

— Беспременно зайду!..

За волнорезом «Тамань» развернулась и взяла курс на Мариуполь. В море еще долго мигали ее мачтовые огни.

Анка вошла в сельсовет, поздоровалась с Бирюком и направилась к себе. Бирюк сидел перед раскрытой папкой, перебирая бумаги. Анка распахнула дверь, но, видимо, вспомнив что-то, задержалась на пороге. Бирюк вопросительно уставился на нее.

— Передал? — спросила Анка.

— Как было велено… В собственные руки.

— И что же он?

— Чертыхался. Порвал записку, деньги по столу разбросал.

— Разбогател, видать.

— С деньго́й, идол. Говорит: «Мне на заводе в конверте жалованье приносят. Почет! А она, такая, мол, сякая, нос от меня воротит». Это он про вас, значит.

— Где что заработал, то и получай. А от меня почета ему не дождаться.

— Что справедливо, то справедливо, Анна Софроновна… Злой он, чертяка. Батькина кровушка сказывается.

— А чего он на Косе торчит? Делать ему тут нечего.

— Да его уж нету, Анна Софроновна. Поминай как звали.

— Не врешь?

— Побей меня бог, правда.

— Когда же он уехал?

— Ночью. Собрал свои пожитки-лохмындрики и уплыл на «Тамани».

— Скатертью ему дорога! — и Анка шагнула в кабинет, прикрыв за собой дверь.

— Эх-х-е-хе… — покачал головой Бирюк и проводил Анку хмурым взглядом. — Кичишься, атаманша, а у самой, небось, сердчишко екает… Парень-то какой, Пашка, а? И собой видный, и с деньгой…

Бирюк в некоторой степени был прав. Но только до некоторой, весьма незначительной степени. Анка любила Павла. Любила так, как может любить девушка прямой, честной, открытой натуры. И когда вдруг Павел под влиянием отца стал избегать встреч, стыдясь ее беременности, Анка была потрясена. Но страдание попранной любви не сломило девушку. В душе ее родилась ненависть к Павлу.

После осуждения Тимофея Белгородцева Павел предложил ей перейти жить к нему на правах жены. Но Анка не могла простить оскорбления, нанесенного ее женской гордости, и с презрением отвергла предложение. Отвергла, хотя все еще любила Павла. Анке нужны были не самый лучший курень в хуторе, не богатство Белгородцевых, а чистые чувства, искренность и преданность, дружная семейная жизнь. Этого не понимал и не мог понять Павел.

С уходом Павла в город его образ стал постепенно стираться в памяти Анки. Подраставшей дочери она объяснила, что ее отец умер. Да так оно и было. Для Анки он умер навсегда. И наконец она совсем забыла Павла, будто его никогда не существовало…

И вдруг нежданно-негаданно на Косе объявился Павел. Это было похоже на удар грома среди лютой зимы. Удар по старой зарубцевавшейся ране. Анка было растерялась… Сердце ее те замирало, то стучало торопливым боем. Ночь она провела в мучительной бессоннице. Внезапный приезд Павла разбудил давно уснувшие мысли, воскресил картины далекого прошлого… Оказывается, не так-то легко забыть, начисто вычеркнуть из памяти того, кому отдано первое девичье чувство, от кого родила дочь. Но усилием воли Анка подавила эту мгновенную слабость, взяла себя в руки. Павла встретила с холодным равнодушием и не пошла на примирение с ним. Прошлое пугало ее, как тяжкий жестокий сон. И она не хотела вспоминать о нем. Душа ее рвалась в будущее, сулившее счастье. А будущее было связано с Яковом Орловым, человеком с соколиными крыльями, смелым и отважным в воздухе и таким кротким, по-детски застенчивым в ее, Анки, присутствии. Мысли об этом человеке, который стал для нее с дочкой дорогим и близким, укрепляли в ней веру в их будущую счастливую жизнь.

И если в тот день, когда Бирюк сообщил, что Павел уехал, у Анки действительно «екнуло» сердце, то это была последняя дань первой, навсегда угасшей любви, оборвавшая последнюю из нитей, когда-то связывавших их с Павлом…

В полдень Бирюк постучал к Анке, приоткрыл дверь.

— Заходи, чего жмешься, — пригласила Анка.

— Да я только хотел сказать, Анна Софроновна, что мне пора в столовую, а то на перерыв закроют.

— Иди, иди, — махнула рукой Анка.

Бирюк тихо прикрыл дверь. Оставшись одна, Анка прошлась по кабинету, произнесла вслух:

— Вот и хорошо, что уехал. Все, что ни делается, то к лучшему… Нечего ему здесь искать, чужие мы…

Потом она опустилась на диван, откинулась на спинку, полузакрыв глаза. Сидела против окна, из которого открывался вид на море. Несколько секунд смотрела, прищурившись, потом порывисто поднялась с дивана, подошла к окну и, радостная, сияющая, тихо воскликнула:

— Яшенька летит!

Постепенно снижаясь, к Косе шел на посадку самолет.

Легкие самолеты авиации специального назначения базировались на Тамани, в городе Темрюке. Прославленный среди рыбаков искусный разведчик рыбных косяков летчик Яков Макарович Орлов поднял с аэродрома свой самолет как всегда, рано утром. Летчик долго кружил над Керченским проливом, снижался до пятисот метров, вновь взмывал ввысь, обследуя пролив вдоль и поперек. Но на морской глади не было никаких признаков рыбных косяков, ни малейшего мутноватого пятнышка.

Ничего не обнаружил Орлов и в районе Анапы. Водоемы Черноморья, прилегающие к Керченскому проливу, точно вдруг обезрыбели.

«Что ж, попытаем счастья на Азове», — решил Орлов. У выхода из пролива в Азовское море самолет лег курсом на северо-восток, идя на высоте четырехсот метров над краснодарским берегом. Внизу на водной глади сновали рыбацкие суда в поисках рыбных косяков. Наконец Орлов заметил широкую и длинную темную полосу, протянувшуюся вдоль берега, и тотчас же радировал рыбакам. Суда рыболовецких флотилий устремились в указанный летчиком сектор. Самолет покружил над косяком и ушел дальше в разведку.

Орлов несколько раз пересек от берега до берега узкое море, обнаруживая один косяк рыбы за другим. Когда он на бреющем полете проносился над флотилиями, рыбаки приветствовали его взмахами широкополых шляп. Орлов так увлекся удачной разведкой, что не замечал, как бежало время. Спохватился он, лишь когда стрелка бензомера замерла у нулевой отметки.