Юрий Смолич - Рассвет над морем

13. УНР обязуется не допускать на своей территории Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

14. Союзное командование будет всемерно поддерживать УНР в ее борьбе с большевиками путем поставки боеприпасов.

Вышеозначенный договор должен быть контрассигнован Директорией УНР.

Подписали: ген. д’Ансельм, ген. Бориус, кап. Ланжерон, адм. Балле, ген. Гришин-Алмазов, контр-адм. Ненюков, полк. Антонович, полк. Дзеваницкий, ген. Греков, ген. Матвеев.

Секретари: Серкаль, Пилья».

— Греков и Матвеев? — наконец, пролепетал Винниченко.

— Генерал Греков и генерал Матвеев, — подтвердил Фредамбер. — Ваш военный министр и ваш начальник штаба головного атамана.

— Когда?

— Вчера. — Фредамбер указал на дату внизу. — Они уже здесь, как вам известно, два дня, и мы с ними времени зря не теряли. На войне как на войне, мосье президент!

Пауза длилась несколько минут. Фредамбер терпеливо ждал. Винниченко закручивал колечками свою мефистофельскую бородку, выглядевшую сейчас, после урона, нанесенного ей мосье Сержем, довольно-таки жалко. Наконец, он заговорил, сдерживая дрожь в голосе:

— Но ведь все это как будто противоречит тому, о чем мы с вами только что, полчаса назад, договорились?

— Никоим образом!

— То есть как? Ну что вы говорите! — В голосе Винниченко звучали умоляющие нотки. — Ведь речь же шла об общей цели: борьбе против большевиков…

— Пожалуйста, пункт третий.

Фредамбер указал пальцем на соответствующее место в договоре.

— Мы говорили о том, что получим от вас оружие.

— Пункт четырнадцатый.

— Мы говорили о широком использовании большевистской программы. И настаивали на этом именно вы…

Фредамбер поморщился и подергал щекой.

— Ну, мосье президент, вы же прекрасно понимаете, что эта тема не может быть предметом договорного оформления. Ведь это совершенно конфиденциально. В порядке, так сказать, джентльменского соглашения. В порядке, как бы это выразиться, стратегического совета…

— Наконец, мы говорили о признании директории де-юре, господин полковник!

— После победы над большевиками, мосье президент! После войны. И гарантией сего будет соблюдение вами пунктов двенадцатого и тринадцатого.

— Мерзавцы! — крикнул Владимир Кириллович и даже стукнул кулаком по столу. — Проскочили-таки «поперед батька в пекло»!

— Кто, осмелюсь спросить?

— Греков и Матвеев, черт бы их побрал! Ведь это я, как президент, должен был подписывать такой документ!

Фредамбер с милой улыбкой укоризненно покачал головой.

— Напрасно, напрасно вы нервничаете, мосье президент! Наоборот, вы должны были бы наградить их эпитетами самыми лучшими!

— Почему?!

— А потому, мосье президент, что эти два бравых генерала взвалили на свои плечи всю тяжесть… гм, этого, скажем прямо… затруднительного для вашего правительства договора. — Фредамбер снова предупредительно подвинул к Винниченко текст. — Вам следовало бы оценить то, что под этим… гм, скажем, не вполне пристойным для стоящих во главе вашего правительства — я имею в виду вас, мосье президент, а также головного атамана Симона Петлюру — договором нет подписей ни вашей, ни Петлюры…

Фредамбер весело смотрел на Винниченко правым и хитро подмигивал левым глазом.

— Компрэнэ?

Винниченко остолбенело вытаращил на Фредамбера глаза. Что-то такое начинало брезжить в его сознании, но он сам еще не мог толком разобрать, что именно.

— Ну, неужели вы не понимаете, мосье президент?

Фредамбер рассмеялся мелким, скрипучим, жестким, как хруст битого стекла под ногами, смехом.

— Разве вы не обратили внимания, мосье президент, что там нет ни вашей, ни моей подписи? Вместо меня подписался капитан Ланжерон, мой помощник и адъютант генерала д’Ансельма. Мне, видите ли, нездоровилось вчера, когда надо было спешно оформить все подписи. Неужто вам не пришло на ум, что это сделано преднамеренно? Если бы каким-нибудь образом стало известно об этом нашем с вами конспиративном свидании, наше с вами алиби гарантировано: мы встретились не для обсуждении этого договора! Компрэнэ?..

— Позвольте, позвольте! — остановил поток его красноречия Винниченко. — То есть?.. И в самом деле! Мне, признаться, сразу и невдомек! Это Гришин-Алмазов их купил, уверяю вас, это так!

— Ну, — уклонился Фредамбер от прямого ответа, — вы недооцениваете наши возможности, мосье президент.

Винниченко вдруг хлопнул «семейным альбомом» с порнографическими карточками, попавшим ему под руку.

— А, катись оно ко всем чертям! Ладно! Если так, так так! Раз там нет моей подписи… моя хата с краю!

— Вот и чудесно! — облегченно вздохнул Фредамбер. — Я ни на минуту не сомневался, что мы с вами, Вльадимиг Кигильовитш придем к полному согласию. — Он вдруг засуетился и полез в карман. — А как же, Вльадимиг Кигильовитш, с письмом к правительству Франции?

Винниченко махнул рукой. Что значило это письмо по сравнению с договором! Договором, который был уже подписан и, собственно говоря, уже вступил в действие.

— А! — отмахнулся он. — Пускай его Петлюра подписывает…

Фредамбер подумал и согласился.

— Хорошо, — сказал он. — Петлюра так Петлюра. Надо же и ему что-нибудь оставить. Кстати, генерал д’Ансельм собирается пригласить мосье головного атамана на французский дредноут для торжественной встречи, долженствующей символизировать трогательное единение двух держав… Тогда можно будет подписать и это письмо, в парадной, так сказать, обстановке.

Но Винниченко, только что успокоившийся было на том, что ему не придется ставить свою подпись, вдруг снова скис.

— Однако, господин полковник, — пробормотал он, — меры, предусмотренные этим договором, придется проводить в жизнь… Хотя договор и тайный, но ведь осуществление его будет происходить явно, так сказать, на собственной шкуре граждан… И вот моя, как главы правительства, причастность к этому делу…

— Вы абсолютно непричастны! — поспешил ввернуть Фредамбер.

— Абсолютно непричастен… Между тем со стороны, народом, так сказать, все это будет расценено, вы знаете… как…

Он растерянно умолк. На язык само собой просилось слово — но ему очень не хотелось отнести его к себе — «предательство».

Тут Фредамбер вдруг разрешил себе вольность, совершенно неожиданную и не предусмотренную в обращении с такими высокими особами, как глава правительства: он одной рукой похлопал Владимира Кирилловича по колену, а другую, с холодной, лягушачьей ладонью, положил на волосатый, горячий и потный кулак собеседника и мягко, нежно пожал его.

— Дорогой мой Вльадимиг Кигильовитш! — задушевно, с глубоким чувством произнес Фредамбер. — Выслушайте меня внимательно! — Он смотрел на Винниченко проникновенным взглядом. — Вы, дорогой Вльадимиг Кигильовитш, фигура настолько выдающаяся, настолько, я бы сказал, неоценимая на своем посту для людей, стоящих во главе цивилизованных европейских стран…