Юрий Смолич - Рассвет над морем

Эти солдаты прибыли из Франции совсем недавно: некоторые две-три недели назад, другие — несколько месяцев, не больше полугода. Две-три недели тому назад вышел маршевый транспорт пополнения из марсельского порта. Пять-шесть месяцев тому назад были в отпуску те, кто воевал на салоникском фронте. Французская женщина, с которой они встретились сейчас в театре, покинула Францию больше десяти лет назад — очень давно. Но каждому казалось, что это он уже давно из родной Франции, а женщина эта совсем недавно оттуда: позавчера, вчера, сегодня утром. Женщина Франции была с ними — сама Франция как бы встретила их здесь, у чужих берегов…

Оркестр грянул марсельезу, зал загремел. Солдаты вскочили и стали «смирно».

Затем открылся занавес, и на авансцену вышел человек в черном фраке и белой жилетке — в одежде оскорбительно чужой здесь, среди голубых фронтовых кителей пехотинцев и синих матросских курточек. Это был «мэр» города Брайкевич. Он должен был произнести приветственную речь как радушный хозяин.

«Мэр» города поднял руку и закричал:

— Солдатам Франции, героям Вердена — салют!

Жанна сказала тихо, сквозь зубы, но так, что ее услышали солдаты, сгрудившиеся вокруг нее:

— Этот патриот не сидел в окопах Вердена и ни в каких других окопах тоже. Он набивал себе брюхо в тылу.

Среди солдат, окружавших Жанну, пробежал шелест. Брюшко у «мэра» города было — дай бог, не маленькое. Откуда-то сбоку на них зашикали. «Мэр» подумал, что это шикают ему, и растерялся. Чтобы побороть свое замешательство, он закричал еще громче:

— От имени российской общественности — наша благодарность солдатам Франции за спасение от большевистской опасности!

— Для этого типа, — опять процедила Жанна сквозь зубы, — большевики действительно опасны: могут распороть брюхо!

Среди солдат, окружавших Жанну, пробежал смех. Другие, сидевшие дальше, наклонялись и спрашивали: в чем дело, над чем смеются, что там случилось смешного? Им пересказывали, и они тоже смеялись. Смех прокатился из конца в конец галереи. Офицеры из лож бенуара и бельэтажа поднимали головы и недовольно поглядывали на своих солдат.

Преодолевая замешательство, «мэр» города начал свою речь. Французское произношение было у него недурное, но он не был оперным певцом и не умел приспосабливаться к акустическим условиям оперного театра. Он стоял на авансцене и орал изо всех сил, в то время как достаточно было говорить ровным и почти тихим голосом. Голос его гудел и бухал, как из железной бочки. Кроме того, он спешил, и слова догоняли друг друга, наступали друг другу на хвост, перемешивались и искажались, как у заики. В зале вскоре перестали слушать и заговорили между собой.

— Мадемуазель, вы и в самом деле большевичка? — услышала Жанна шепот позади себя.

Она оглянулась. Спрашивал тот пожилой солдат, дочь которого работала прислугой у ювелира Пижу в Бордо. Он смотрел на Жанну грустно, но доброжелательно.

Жанна заколебалась. Что ответить? Признаваться или не признаваться?

Нет, признаваться Жанна не имела права. Но признание это в пылу разговора уже сорвалось с ее уст. Достойно ли теперь отрекаться от него?

Впрочем, солдат и не стал ждать ответа. Пока Жанна раздумывала, он продолжал шепотом:

— Тогда, мадемуазель, объясните мне вот что. Позавчера наш взвод был командирован в село Анатолиевку; там происходило собрание крестьян по поводу фуража, который требовала от крестьян наша ремонтная команда. И вот…

Но в это время другой солдат, сидевший рядом с Жанной, тоже зашептал:

— Мадемуазель, если вы действительно большевичка, вы, очевидно, сможете мне объяснить. Понимаете, сегодня нас послали на завод мосье Ройхварга. Там рабочие бастуют, и на митинге произошли беспорядки. Так вот…

«Мэр» города все еще ораторствовал, его никто не слушал, каждый делал, что ему вздумается, — и у Жанны было время выслушать все обращенные к ней вопросы и тут же на них ответить.

В селе Анатолиевке произошло вот что.

Туда прибыла ремонтная команда Сто семьдесят шестого пехотного полка за фуражом.

Солдаты команды прошли цепью через село, и спустя полчаса на площади перед церковью был собран сельский сход; по приказу офицера на сход были согнаны все деревенские жители. Затем солдаты взяли жителей в каре, а офицер взошел на церковную паперть и обратился к крестьянам с речью. Учитель местной школы исполнял обязанности переводчика.

Офицер сказал, что героические войска свободолюбивой республиканской Франции по желанию, выраженному местным населением, прибыли на Украину, чтобы установить порядок, охранять спокойствие ее граждан и защищать их имущество от преступных большевиков. Офицер особенно подчеркнул, что на имущество граждан Украины покушаются русские большевики. После этого офицер довел до сведения крестьян, что всякая армия есть армия, состоит она из солдат и лошадей, что солдатам нужен хлеб, а лошадям — овес. Село Анатолиевка, как и все прочие села, должно, согласно разверстке, которую офицер получил в одесском градоначальстве, выделить для довольствия французской армии тысячу пудов хлеба и две тысячи пудов овса. Офицер заявил, что у него мало времени, и предложил уважаемым земледельцам здесь же, на собрании, выступить и распределить, сколько какое хозяйство должно сдать хлеба и фуража. Снести хлеб по разверстке офицер предложил сразу после собрания сюда же, на площадь, и погрузить на подводы, которые должны дать опять-таки граждане земледельцы. Затем офицер предоставил слово для предложений. Сельский писарь сидел на паперти за столом, чтобы записывать, сколько хлеба и овса приходится с каждой хаты.

Крестьяне не отказались от предоставленного им слова.

Первым выступил дед и заявил, что он по старости лет давно уже плохо видит и плохо слышит, но память еще никогда не изменяла ему и помнит он даже русско-японскую войну и царствование императора Александра Третьего. Однако дед никак не мог припомнить, чтобы местное население, как о том говорил господин офицер, когда-нибудь изъявляло желание увидеть у себя на Украине французов. Дед выразил удивление по поводу речи господина офицера. Он обращался к дедам еще более старым и призывал их тоже напрячь свою память: не припомнят ли они, как старожилы, не было ли когда-нибудь такого случая, чтобы местное население требовало прихода французов в село Анатолиевку? После этого дед начал плакаться: неужто и вправду ему начинает изменять память? И до того разволновался, что совсем забыл о распределении хлеба и овса по реквизиции, махнул рукой и сошел с трибуны.

Вслед за ним слово взял совсем зеленый паренек. Высоким юношеским голосом, волнуясь и даже заикаясь от волнения, паренек, обращаясь к своим односельчанам, кричал, что уже приходили немцы на Украину — устанавливать порядок, охранять спокойствие и защищать имущество. Отца его немцы убили, мать с тех пор лежит больная, хлеб и утварь у него немцы забрали. А теперь французы опять требуют хлеба и фуража. Паренек закончил вопросом: