Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 1

— Скорее, скорее, нажимайте, пожалуйста! Поймите: дорог каждый час!

Люди с недоумением смотрели на него: «Что случилось с директором?» — и нажимали…

Поздними вечерами он, усталый и сердитый, шел домой, молча ужинал и запирался у себя в комнате.

Матрена Дементьевна исподтишка наблюдала за ним, ничего не спрашивая. Она слышала о приходе на комбинат «проверяльщиков», как выражался поммастера Антохин, и догадывалась, что сыну грозят неприятности. Однажды Матрена Дементьевна все-таки не вытерпела и спросила:

— Скажи на милость: ну чего ты убиваешься?

— Так, всякие неполадки, мама, — уклончиво ответил Власов, не желая огорчать мать.

— Знаю, слыхала, что к тебе пришли проверяльщики. Подумаешь, несчастье какое! Что ты, украл что-нибудь или кого-нибудь убил, чтобы их бояться?

— К сожалению, хозяйственник несет ответственность не только за такие преступления…

— Тогда говори: за что ты будешь отвечать?

— Все за то же — за красилку.

— Ну, уж тут за тебя все горой станут!

— Не поможет. Пусть я сделал даже очень полезное дело, но я грубо нарушил финансовую дисциплину. Главк на реконструкцию денег не давал, а я взял и израсходовал. И вполне естественно, что за это придется отвечать. Ты представляешь, что получится в народном хозяйстве, если каждый хозяйственник начнет партизанить по своему усмотрению?

— Как это — партизанить? Один допустит вольность по дурости, а другой нарушает порядок по крайней нужде. Мерить всех одной меркой нельзя! Может, виновато твое начальство? Не разобравшись, не дало денег и нарочно толкнуло тебя на нарушение… Ты, Алеша, сходил бы к большим руководителям и выложил бы все как есть, без утайки, — авось разберутся!

— Я, мама, не боюсь ответственности! Когда я затеял реконструкцию, то предвидел, чем это может кончиться. И все же рисковал. Мне обидно другое: не дадут довести до конца задуманное дело. — Он нервно закурил папиросу, ломая спички. — А пойдешь жаловаться, — чего доброго, скажут, что Алексею Власову просто не хочется расставаться с директорским креслом. А мне наплевать на него!

— Не криви душой!

Власов ничего не ответил. Мать ведь правду сказала, ему не хотелось расставаться с «директорским креслом». В дело вложено столько труда. Кто-то другой придет на готовенькое и еще хвастать будет успехами. Может быть, действительно стоит поговорить с кем-нибудь из руководителей? Но с кем? Он не умел налаживать отношений с людьми, никогда не думал об этом, — только работал. Спроси его: «Кто вас знает? Кто может дать положительную характеристику вашей деятельности?» — на этот вопрос Власов толком не смог бы ответить. Может быть, райком партии или главк, — больше некому…

Он медленно прошелся по столовой — пять шагов вперед, пять шагов назад. Ему представлялось самодовольное бабье лицо Толстякова. Потирая по привычке руки, он скажет на прощание: «Ну как, уважаемый товарищ Власов, вы теперь поняли, с кем имеете дело?» «Обидно!.. Жаль, нет Акулова, он непременно помог бы. Написать министру!» — вдруг решил он.

Целую ночь трудился Власов над составлением докладной записки на имя министра, в которую вкладывал все, что накипело у него в душе. Он писал о техническом состоянии промышленности, об отсталой технологии, о правах директора, об инициативе: «Нельзя, связав людям руки и ноги, требовать, чтобы они плавали». Он писал о Толстякове, о его недальновидной политике. Порой он задумывался, перечитывая написанное, зачеркивал слова, строчки, рвал целые страницы и вновь писал.

На рассвете записка была готова. Власов вложил ее в конверт, надписал адрес и решил днем отправить министру. Однако развернувшиеся события поколебали его решимость, и конверт остался пока лежать в ящике письменного стола.

— Танцуй, Сережа, иначе не покажу! — крикнул Леонид, вбежав в красилку и пряча что-то за спиной.

— В чем дело? — Сергею было не до шуток. В одной барке отказала внутренняя вытяжка, и красильщики работали вслепую. Он часа два возился с ней и никак не мог наладить.

— Танцуй, тебе говорят!

— Здесь не цирк. Говори, что тебе надо!

— Ах так? Не цирк?.. Ну, тогда подождешь! Во время работы газеты читать тоже не полагается! — И, потрясая в воздухе газетой, Леонид сделал вид, что уходит.

Одним прыжком Сергей настиг приятеля у двери и вырвал у него газету. Дней пять назад с ним беседовал корреспондент — неужели их беседу напечатали?

Так и есть! На первой странице его портрет. Внизу подпись: «Один из передовых новаторов производства Московского комбината Сергей Полетов». Кроме того, еще большая статья — целых две полосы под заголовком «Конец кустарщине».

Сергей побежал в кабинет мастера.

— Осип Ильич, смотрите, здесь про нас!

— Читай вслух, — сказал Степанов и почему-то надел очки.

Путая некоторые производственные термины, корреспондент подробно описывал реконструкцию отделочной фабрики, говорил о «самодеятельном» конструкторском бюро под руководством инженера-энтузиаста Николая Николаевича Никитина, о барках потомственного текстильщика, молодого поммастера Сергея Полетова. Несколько раз он упоминал и фамилию «чародея крашения» мастера Степанова. Статья кончалась словами: «Полет мысли человека, его инициатива, не имеют предела, они неисчерпаемы. Развязать эту инициативу, создать необходимые предпосылки для ее пробуждения и развития — и тогда поистине можно добиться чудес. Доказательством служит замечательный пример коллектива Московского комбината, достойный поощрения и подражания».

— Разве я не говорил, что придет время и про нас в газетах будут печатать? — Степанов самодовольно разгладил усы, когда Сергей закончил чтение.

— А все-таки обидно, — сказал Сергей.

Что обидно? — одновременно спросили Леонид и Степанов.

— Про Алексея Федоровича ни слова! Если уж говорить правду, мы всем обязаны его настойчивости. Надо быть справедливыми.

— Он директор, а директоров не принято особенно хвалить. — возразил Леонид.

— Вот и неправильно! Раз человек хорошо работает, с душой, отдай ему должное! — не сдавался Сергей.

—. А ты очень-то не кипятись! — сказал Леонид. — Власов в чужой похвале и поддержке не нуждается.

— Ну, это как сказать!.. Вон контролеры сейчас выматывают из него душу, — сердито сказал мастер и вышел из кабинета.

Леонид и Сергей удивленно переглянулись.

Степанов был прав, ревизоры продолжали свою работу, но статья в газете немного успокоила Власова: «Если печать признает наш положительный опыт, значат, в Министерстве госконтроля вряд ли будут особенно строгими. Зачем же в таком случае мне искать у кого-то защиты?» — рассуждал он и решил докладную записку на имя министра не посылать. Он не пошел и к секретарю райкома партии Сизову с информацией о положении дел на комбинате. За это позже он жестоко поплатился.