Геннадий Башкуев - Пропавший

Она еще долго мысленно кляла себя и не придумала ничего лучшего, как умолчать о потере, а в Москве пойти к милицейскому начальнику. Ах, старая она, глупей ребенка…

В окне тянулись засыпанные снегом поля, по тусклому полотну разливался сырой желток солнца… Зима и в этих краях наступила раньше обычного, а зимы ей не пережить…

Мужчина в боковушке шелестнул газетой, купленной на станции, и громко прочитал, что в ряде областей средней полосы выпали обильные снегопады, каких не припомнят старожилы. Созданы штабы по борьбе со стихией, на отдельных участках железной дороги действуют аварийные бригады по расчистке путей.

Тетка напротив, не поднимая головы от подушек, сказала, что это ее не касается. Лично она за проезд заплатила, пусть чистят.

Унимая сердце, Долгор пошла к знакомой молодой мамаше. Наблюдая, как та бережно баюкает ребенка, она успокоилась, отметив красоту светловолосой женщины. «Сын», — сказала мать. Скосив смеющиеся глаза на розовое личико сына, мамаша шепотом затараторила: она мучается поездом оттого, что боится летать самолетом. «Не за себя», — добавила женщина, но такое понятно и без слов.

С горящими ушами — скорее, от выпитого дармового вина, — забыв обо всем, Жорик с упоением играл в дальнем купе в карты. Поначалу, со смехом вернув полтинник, игроки, посматривая в окно, с энтузиазмом обсуждали погоду, говорили о лыжах — играли между делом. «С первым снегопадом!» — отложив карты, поднял стакан с рубиновой влагой кавказец, чокаясь с Жориком, подмигнул высокой проводнице, подметавшей в проходе. Проводница прыснула, как девчонка. Солдат понимающе ржал, подкручивал бачки, студент Петя краснел. Играли с прибаутками, подначивая друг друга, мелочь на крышке «дембельского» чемодана отливала больше медью. Незаметно смешки стихли, прибауток поубавилось, в кон пошли тяжелые железные рубли — Жорик, окончательно усвоив нехитрые правила игры в три карты, поднял ставки. Терять ему было нечего. Когда на чемодане зарозовел первый червонец, студент побледнел и полез под подушку. Карты шлепались о чертову кожу в сгустившемся молчании, плотно сжатые губы игроков кривились от сдерживаемых ругательств. Кавказец яростно вращал белками, чернел и подергивал щекой. Солдат, расцепив галстук, хватался за волосы. У Жорика кругом шла голова. Выигранное он, как наседка, держал под собой и, чтобы поднять ставки, вынужден был каждый раз вставать. С высоты своего положения он увидел, что сорвал и последний банк. Кавказец и солдат, переглянувшись, деланно засмеялись, звякнули с горя стаканами — расстались с деньгами, как мужчины. А вот студент Петя зарылся в подушку и затих.

— Все? — хрипло выдавил Жорик, сгребая выигрыш в карман.

Избегая взглядов недавних партнеров, он что-то промямлил, ринулся к туалету. Дернув ручку с надписью «занято», он вышел в грохочущий тамбур. Шершавые языки трапов ходили ходуном, сквозило, пахло мазутом и тающим снегом. Присев в углу, Жорик зашевелил губами — считал. Руки тряслись: «Вот так-то, вот так-то!» Сойти на большой станции, там ресторан, жратва, подумал Жорик и сбился со счета.

В этот момент в тамбур вошел кавказец. Он улыбался, чмокал красными от вина губами.

— Друг! Товарищ! Ера-ат! Споем! Вот эту… «Земля в иллюминаторе, Земля в иллу… иуми…» Тьфу! — Он качнулся к стенке.

Жорик пощурился снизу вверх: еще един «брат» выискался!

— Ну, харашо! — кавказец присел рядом. — Пойми… Деньги — тьфу! Не это главное! Главное — ты, я, он! Мне денег не жалко, солдату Вите тоже. Харашо! Их можно еще заработать, солдат Витя едет домой — он тоже их заработает! А студент Петя едет на эту… практику, вот! Чужой город! Он плачет! Не веришь, иди посмотри…

Зажав в кулаке деньги, Жорик встал. Из-под лязгающих трапов поддувало. Он поежился.

— Чего надо?! — клацнув зубами, тонко выкрикнул Жорик и запихал деньги за пазуху.

Кавказец медленно поднялся, нахмурился, сдвинув брови, и оказался выше на голову. «Кинжал!» — нелепая эта мысль заставила Жорика пригнуться.

— Ну, харашо… — лицо кавказца исказила гримаса. Он прижал руку к груди. — Студент Петя, он плачет. Мальчишка… Отдай ему деньги, а? Очень прошу, а? А мои деньги и солдата Вити деньги, сделай одолжение, оставь себе! Будь другом! — Поросшие густым черным волосом руки очутились на уровне Жориковых плеч.

— Не-ет! — Жорик бросился в распахнутую дверь, пробежал по трапам, хлопнул тремя дверьми и обнаружил себя в купейном вагоне. Чисто, светло и никого нет. Одернув пиджачок, вздрогнул от близкого хохота. В купе, за наполовину отодвинутой дверью красивые, откормленные парни в цветастых тренировочных костюмах громко, заразительно смеялись. Он огляделся — больше не над кем. Жорик будто отразился в большом зеркале — сапоги, мятые брюки, дикий взгляд… Втянув голову в плечи, просеменил в тамбур.

Он вытащил комок денег, пересчитал: их хватало только на один билет домой.

Чувствуя головокружение и тошноту, он ступил в родной вагон. Оценить подвиг Нурова было некому. Сморенные портвейном солдат Витя и кавказец храпели — каждый на своей полке. Обильные слезы уложили и студента Петю. Он спал, как плакал, — зарывшись головой в подушку, приподняв угловатые мальчишеские плечи, даже спиной выражая обиду. Жорик коснулся затылка.

— А! Что? — студент сел, заморгал близорукими глазами.

— Тс-с… Разбудишь… — промямлил Жорик, ощущая сухой жар в гортани. — Держ-жи, студент… Учись хорошо…

Он отдал мятый ком денег и, шатаясь, двинулся по проходу. Студент за спиной растерянно молчал.

Поглощенная невеселыми думами, Долгор не сразу услышала трудное, с хрипом, дыхание Жорика. Он хотел залезть на свою полку, но, сбросив сапоги, свалился внизу.

Долгор раздела его. Выпросив у проводницы тазик, обтерла теплым полотенцем до пояса. «Оёяа-а…» — вздохнула она, увидев худое темное тело с острыми ключицами. Болезнь проступила на лице желтизной и бисеринками пота. Чтобы заставить хворь покинуть тело обильным и жарким потом, надо не мешкать. В служебке проводницы она заварила в кружке сушеные листья, которые везла в чемоданчике, выпоила отвар больному. Придерживая за плечи, касаясь губами его лба, она почувствовала, что у ней прибавилось сил.

Морозный попутный ветер пригнал черные бокастые тучи и ушел прочь от стылой железной колеи, рассекавшей Россию с востока на запад. Поезд с одноименным названием медленно, но верно разменивал очередной часовой пояс, упрямо пробиваясь сквозь непогоду к станции назначения.

Жорик, отбросив одеяло, катался затылком по подушке. «Вор! Вор! Вор! Лови вора! Стой, ворюга, хуже будет!» Невероятным усилием он разрывает кольцо врагов и бежит по зимней степи, всеми четырьмя копытами увязая в снежном насте. «Еще один на четвертом-вертом-вертом-ртом!..» — эхом несется над степью. Беглеца ловят, связывают, водворяют на место, в клеть. Ремни больно врезаются в шкуру. Что еще задумал враг?! Горло дерет дым — едкий, пахнущий паленой шерстью. Бревна трещат, как спички, рыжее пламя собакой кусает ноги. Зачем эти люди подожгли кошару?!..