Виталий Закруткин - Плавучая станица

— Следом за «Жерехом» идут наши рыбацкие дубы, — сказал Кузьма Федорович, — они тоже, наверное, прибудут завтра к вечеру.

— А как же с выполнением плана? — спросил Зубов, не понимая, почему председатель, говоря о возвращении рыбаков с низовьев, загадочно пощелкивает пальцами здоровой руки и явно радуется чему-то.

— План будет выполняться на месте.

— Как на месте? — удивился Василий. — А запрет?

Мосолов заулыбался:

— Для вылова белуги Щетинину нужны обе наши неводные бригады. А все, что будет поймано, кроме белуг, министерство разрешило нашему колхозу сдавать в рыбцех в счет годового плана добычи.

— Значит, и Щетинин будет доволен и рыбколхоз в убытке не останется?

— То-то и оно, — кивнул Мосолов. — Теперь мы сможем всю сетчиковую бригаду деда Малявочки бросить на спасение молоди, а то наш рыбовод уже который день в три ручья слезы льет, говорит, что работы, дескать, будут сорваны…

Придя домой, Василий решил сразу лечь спать, чтобы встать пораньше и побежать на берег к прибытию «Жереха». Проснулся он на рассвете, быстро умылся и, не будя сладко спавшего Витьку, пошел на берег.

Каждая река особенно хороша по утрам, и Василий с детства любил утренние прогулки. Он присел на чей-то вытащенный на песок каюк и закурил. Солнца еще не было видно, но ранняя заря, спрятанная за лесом Церковного рынка, уже тронула яркой киноварью верхушки надречных верб и тополей. Охлажденные за ночь воды спокойной реки синели гладким разливом, кое-где над рекой клубились едва заметные клочья тумана. В окутанных дымчатыми тенями лесах щебетали проснувшиеся птицы.

«Жерех» показался в восьмом часу. Он шел, таща на буксире три глубоко сидевших в воде широких паузка, и резкое пахканье его дизеля Василий услышал издалека. Однако, к удивлению Василия, профессора Щетинина на катере не оказалось.

— А где же Илья Афанасьевич? — спросил Зубов у рулевого, румяного парня в брезентовой куртке.

— Они на рыбацких дубах, — зевая, сказал рулевой. — Мы догнали дубы возле мелеховского переката, и Илья Афанасьевич пересели до рыбаков.

— Зачем?

— Кто их знает. «Вы, говорит, не ожидайте меня, двигайтесь дальше, а я, мол, доберусь до Голубовской с рыбаками».

Василий засмеялся. Он сразу узнал в этом знакомые ему черты щетининского характера, те самые черты, которые многие недолюбливавшие старика рыбники называли капризами, кониками, номерами и трюками.

Днем, ожидая подхода рыбацких дубов, Василий помогал Груне готовить тару для молоди. Они провозились в колхозном складе часа четыре: следили за мойкой новых бочек, проверяли большие резиновые ванны, объясняли плотнику, как надо сделать учетные ловушки.

Перед вечером вместе со всей станицей Василий и Груня пошли на берег.

Озаренная заходящим солнцем, на излучине показалась длинная вереница рыбацких дубов. Над темными бортами ладно взлетали десятки весел. Чистые мужские и женские голоса пели протяжную песню о Степане Разине, и затихающее ее эхо носилось над лесами и займищами.

— Хорошо поют, — задумчиво сказала Груня.

Дубы подошли к причалам все вместе, плотно сомкнутым караваном: над бортами с грохотом взлетали широкие сходни, и рыбаки один за другим стали выходить на берег.

— Вот он, Щетинин, — шепнул Василий Груне.

Поддерживаемый под руку Архипом Ивановичем, неловко стуча тяжелыми солдатскими башмаками, по сходням спускался высокий прямой старик. У него было морщинистое лицо с колючим, небритым подбородком и крупным носом, на котором крепко сидели сверкающие массивными стеклами очки. Старик был одет в грубошерстный костюм песочного цвета и форменную фуражку с круглым гербом. Измятые брюки и китель профессора были забрызганы водой и грязью.

Шагнув на сходни, Василий закричал радостно:

— Здравствуйте, Илья Афанасьевич!

Холодные старческие глаза Щетинина тронула искорка теплоты. Он протянул Зубову большую, испачканную илом руку и проговорил резким, скрипучим голосом:

— Здравствуйте, Зубов. Вот вы, оказывается, где устроились! Хорошо… К-кажется, Василием вас зовут? Василий… п-по батюшке?

— Василий Кириллович, — подсказал Зубов.

— Да, да. Вспоминаю, как же…

Щетинин говорил с трудом, точно держал во рту круглый речной голышок и он мешал ему быстро и внятно произносить нужные слова. Иногда, раздражаясь и злясь, профессор даже начинал заикаться, внезапно умолкал, упрямо глядя в лицо собеседнику выпуклыми недобрыми глазами, и, овладев собой, вновь начинал прерванную нервной спазмой речь.

— Как вы тут живете? — спросил Щетинин, опираясь на руку Василия и идя рядом с ним. — Рыбы у вас много воруют?

— Не очень много, Илья Афанасьевич.

Уступив место идущей сбоку Груне, Василий сказал профессору:

— Это рыбовод Голубовского колхоза Аграфена Ивановна Прохорова.

Щетинин, кивнув, посмотрел на девушку:

— Очень приятно. Курсы кончали?

— Годичные курсы, — зарделась Груня, — в прошлом году окончила…

Они шли в станицу, окруженные весело гудевшей толпой рыбаков. Нагруженные мешками и корзинками, рыбаки брели медленно, вразвалку, прижимая к себе вертевшихся под ногами ребятишек и осматривая выплывающие из воды станичные улицы, над которыми темнела пышная весенняя зелень. Василий успел на ходу поздороваться с Марфой, взял ее корзинку, перебросился несколькими словами с Архипом Ивановичем и побежал догонять Щетинина.

Профессору было тяжело ходить, и ему отвели комнату поближе к реке, в домике деда Малявочки, стоявшем на самом берегу. Вечером, когда Щетинин отдохнул, Зубов пошел к нему и застал Илью Афанасьевича на крыльце. Он сидел с огромным, как гора, Малявочкой и, ловко свертывая папиросу, говорил о белугах:

— Это, дед, интересная рыба, чисто русская. Она водится только в наших водоемах. Мы ее мало знаем, белугу, а о ней можно большие книги писать. Вот и надо нам изучать образ жизни белуги, ее поведение в море и реке, условия ее размножения…

— А почему, Илья Афанасьевич, вы выбрали для наблюдений Голубовскую? — спросил Василий, присаживаясь на ступеньки крыльца.

Щетинин пустил густые клубы табачного дыма и закашлялся.

— Меня беспокоит голубовская плотина. Вы ведь знаете, что часть белужьего стада идет нереститься уже тогда, когда фермы у плотины поставлены и река перерезана. Между тем основные белужьи нерестилища расположены гораздо выше вашей станицы. Следовательно, плотина преграждает белуге нерестовый ход. Огромные белуги толкутся у самого шлюза, обивают себе носы об острые края ферм, пытаются силой прорваться сквозь преграду и уходят ни с чем… — Профессор вытряхнул из мундштука догоревшую скрутку и сказал задумчиво: — Не найдя своего нерестилища, белуга не может выметать икру, которая претерпевает перерождение, и самка остается без потомства… Правда, тут многое еще не ясно, но для меня, по крайней мере, ясно одно: человек должен помочь рыбе. Вот мы и хотим попробовать один способ такой помощи.