Виталий Закруткин - Плавучая станица

— Какой же способ? — спросил Зубов.

— Будем ловить икряных белуг и молошников и попытаемся перебросить их за плотину, чтобы они свободно прошли к местам нереста. Вероятно, это будет трудная работа, потому что мы не имеем тут никакого опыта…

Они помолчали. Дед Малявочка, поглядывая на мерцающие вдали белые и красные огоньки бакенов, почесал мохнатую грудь и сладко зевнул:

— Старые люди говорят, что белужий камень от любой болезни человека спасает… Энтот камень и от порчи вылечивает, и от дурного глазу, и от всякой болячки… Попадается у белуги в почках такой камень, навроде курячего яйца. Возьмешь его в руку, спервоначалу мяконькой, а после твердее, как мосол делается… Оно и осетёр имеет такой же камень, а только осетровый куда слабже по силе…

Лениво пролаяла соседская собака. На виноградниках сонно закричала иволга.

— Ну и что ж, Ерофей Куприяныч, лечили вы кого-нибудь белужьим камнем? — усмехнулся Щетинин.

— Я-то сам, можно сказать, не лечил, — признался Малявочка, — а дед мой покойный кривую Талалаиху на ноги энтим камнем поднял. Здоровая была баба, они богато жили, а потом чего-то ноги у нее отнялись, годов, кажись, трое с лежанки не вставала. По врачам ее возили, шептухи всякие над ей колдовали, ничего не помогло. А дед вылечил ее белужьим камнем. Как зачал весной лечить, так до осени эту калеку на ноги поставил. Апосля он белужий камень чиновнику на шахтах продал за десять целковых, чиновник от запоя хотел камнем лечиться…

— Слышал, Зубов? — сдерживая улыбку, спросил Щетинин. — Впрочем, говорят, белужья печень содержит вещества, излечивающие людей от такой тяжелой болезни, как белокровие…

Он стал спрашивать Василия о работах по спасению рыбной молоди, и Василий рассказал ему, как рыбколхоз готовился к этому, и пожаловался на то, что колхозное правление все же до сих пор считает спасение делом второстепенным и не уделяет ему достаточного внимания.

Выслушав Василия, Илья Афанасьевич неожиданно обрушился на него:

— Вы сами в этом виноваты, — раздраженно сказал Щетинин, — нельзя считать, молодой человек, что инспектор рыболовного надзора — это участковый м-милиционер и что ему надлежит только составлять п-протоколы. Вы сидите тут несколько месяцев, надо было повести работу так, чтобы у вас каждый колхозник знал, что значит для государства спасение тридцати или сорока миллионов рыбной молоди.

— Мы говорили об этом на заседании правления, — попробовал возразить Зубов.

— Мало и п-плохо говорили… Я сам завтра зайду в колхоз…

Щетинин с кряхтеньем поднялся, вздохнул, протянул Василию руку и сказал виновато:

— Устал я. Годы свое берут. Отдыхать надо. До свидания.

Когда Зубов и дед Малявочка ушли: один на улицу, а другой в летнюю кухню, — старик свернул папиросу и, шаркая башмаками, прошелся у крыльца. Он посматривал на затянутую легкой облачной дымкой луну, слушал тихое плескание воды на реке и думал о белугах, о рыбной молоди, обо всем том, что составляло смысл всей его долгой жизни.

В жаркий летний день весь Голубовский рыболовецкий колхоз вышел на займище. Выступив на заседании правления, профессор Щетинин заявил, что все колхозные бригады должны быть немедленно брошены на спасение рыбной молоди.

Взяв в колхозе линейку, Щетинин в сопровождении Антропова и Зубова объехал правобережное займище, на котором были расположены десятки поросших кугой озер, старых ериков и черных заболоченных музг. Не слезая с линейки, он набросал схему займищных водоемов, сам провел контрольный облов в наиболее отдаленных озерах и подсчитал выловленных мальков по породам.

— Молоди на займище несметная масса, — сказал он колхозникам, — надо ее спасать.

В воскресенье бригады Антропова, Талалаева и деда Малявочки, специальная бригада Груни Прохоровой и большая группа школьников выехали на луг. Мосолов хотел было освободить от работы правленческий аппарат, но Щетинин рассердился на председателя, отчитал его при всех, и тот вывел в поле бухгалтера, счетоводов, приемщиков, весовщиков, курьеров, уборщиц.

Люди рассыпались по всему займищу. Больше ста человек стали копать канал от огромного Кужного озера до реки. Женская бригада Малявочки облавливала волокушами самые дальние озера: Большое Лебяжье, Петровское, Иловатое, Жемчужное.

Займище уже зеленело молодой травкой, по высохшим дорогам вставала под колесами арб легкая пыльца, и только местами блестели в низинах последние лужицы воды.

Груне Прохоровой доставалось больше всех. Оседлав рыжего правленческого жеребца, она носилась от озера к озеру, и ее голубая майка мелькала по всему займищу.

Особенно беспокоила Груню сетчиковая бригада Малявочки. Тут рыбу перебрасывали в реку самым тяжелым для мальков способом: вылавливали их в озере, марлевыми зюзьгами перекладывали из волокуши в стоявшие на арбах бочки, девять километров везли к реке и там выкидывали из бочек в воду.

Увидев Груню на дороге, старик Щетинин сердито окликнул ее, и когда она подскакала к нему на взмокревшем жеребце, он протянул скрипучим голосом:

— У вас, девушка, сетчики ни к черту не годятся. Они перегружают бочки молодью маловыносливых пород — судака, например. Пусть кладут на ведро воды не больше ста штук мальков, иначе они заморят в дороге рыбу и в реку будут скидывать трупы.

— Я сейчас поеду туда, — заволновалась Груня.

Щетинин досадливо поморщился:

— Подождите. Еще не все. В бочках у вас слишком теплая вода, значит, она содержит меньшее количество кислорода. Ч-что вам следует сделать?

Осадив играющего коня, Груня ответила смущенно:

— Я скажу им, чтобы они не допускали густой посадки мальков, и попрошу председателя привезти из рыбцеха льда… Я поеду!

И, огрев жеребца плетью, Груня понеслась к Лебяжьему озеру. Она залетела прямо в воду, забрызгала чертыхнувшегося Малявочку и, вытирая потный лоб, набросилась на деда:

— Зачем перегружаете бочки судачатами? Знаете ведь, что это нежный малек! Через вас и мне попало. И зюзьгами надо работать аккуратнее, а то у вас в бочках чуть не половина снулой рыбы.

— Тю, будь ты неладна, — пятился, топчась в воде, Малявочка, — скачешь, как будто тебе вожжа под хвост попала! Без тебя знаем, чего нам делать. Подумаешь, нежность какую нашла в судачатах. Черт их не возьмет, твоих судачат!

— Как это — черт не возьмет?! — возмутилась Груня. — Вот посадить бы вас в бочку да перевезти за девять километров на быках, тогда б вы сказали, возьмет или не возьмет.

Малявочка миролюбиво махнул рукой;

— Отвяжись, анчутка! Ладно. Будем твоих судачат с плацкартой в бочку сажать, а чебачата да сазанята нехай в общем вагоне следуют, они покрепче будут.