Виталий Закруткин - Плавучая станица

Он, должно быть, хотел еще что-то сказать, но в это время до них донесся сердитый окрик идущего навстречу Антропова:

— Чего вы копаетесь, друзья? Становись по местам! Загонщики вот-вот начнут гаять по камышам и поднимут волков, а мы гуляем!

Соленый Лог, то самое место, на котором должна была начаться облава, представлял собой низкую часть надречного займища; он был растянут километра на три и одним концом упирался в старое, поросшее вербами русло реки, а другим — в ровную линию темнеющих на горизонте приозерных камышей. По словам деда Малявочки, вся волчья стая лежала сейчас в засыпанных снегом камышах. В обход этих камышей еще с утра отправились загонщики. Они должны были поднять волков и, перекрикиваясь, постукивая палками и посвистывая, погнать всю стаю к вербовым зарослям, где стояли охотники.

Для того чтобы волки не ушли ни влево, ни вправо, лыжники-комсомольцы зафлажили весь Соленый Лог, то есть замкнули его подвешенным на бурьяны и кустарники тонким шнуром, на котором трепыхались разноцветные, смоченные керосином флажки.

Когда Зубов и Степан Худяков подошли к зарослям, Архип Иванович Антропов — он руководил облавой — заканчивал последние приготовления. Вокруг него тесной кучкой стояли охотники. Среди них Зубов увидел девушку. Она, по всему было видно, только что прибежала и никак не могла отдышаться от быстрого бега.

«Должно быть, та самая дочка моего досмотрщика», — подумал Зубов.

Одетая в ватную стеганку и в такие же ватные штаны, в заломленной на затылок шапке-ушанке, девушка стояла у толстого вербового пня, держа на плечах ружье так, как женщины носят коромысло.

Зубов искоса взглянул на нее.

Прямые, даже на концах не вьющиеся пепельно-русые волосы, выбившись из-под шапки, спадали ей на плечи. Высокий чистый лоб был покрыт капельками пота. Ни слегка вздернутый нос, ни чуточку припухшие губы девушки не понравились Зубову. Только глаза ее сразу притягивали: серо-голубые, цвета речной воды, они почему-то казались почти темными, и взгляд их был медлителен, излишне настойчив и тяжеловат.

Не скрывая любопытства, девушка посмотрела на Зубова, заметила, что он тоже смотрит на нее, нахмурилась и отвернулась.

— Ты, Груня, становись первым номером, — обратился к ней Антропов, — займешь место под той, крайней вербой, будешь у нас на левом фланге. Ты, Степан, иди за ней и занимай второй номер.

Он подумал и положил ладонь на ружье Зубова:

— Вы, товарищ инспектор, будете третьим номером, а я стану в середке, правее вас…

Зубов хотел было сказать, что у него нет заряженных картечью патронов, но Архип Иванович уже повел остальных четырех охотников к обрамленной вербами речной излучине.

Василий остался один. Он видел, как Степан Худяков, протоптав снег, лег метрах в пятидесяти левее, а еще дальше, прислонившись спиной к корявому стволу старой вербы, стала Груня. Справа, скрывшись за бугристой кромкой берегового обрыва, устроился Архип Иванович. Василий осмотрелся, зарядил ружье, примял ногой сухой бурьян, опустился на колени и уперся плечом в ободранный, выгоревший в середине пень.

Вокруг стояла тишина. Над белым займищем висело низкое, темное небо. Колючий, обжигающий ветер нес по земле снежные клочья поземки, и они курились по ложбинам, вспыхивали на буграх густой заметью, засыпали отпечатанные на снегу человеческие следы. Из зарослей тянуло терпким, горьковатым запахом тронутой морозцем вербовой коры, а откуда-то снизу, из прибрежной чащобы, поднимался слабый запах гари.

— Хорошо! — вздохнул Василий.

Вдали, у самого горизонта, едва различимая, голубела линия камышей, а за ними, повитая белесоватой мглой пасмурного зимнего дня, чуть-чуть виднелась гряда высоких холмов, на которых темными пятнами обозначались хутора, заросшие лесом балки, высоченные, покрытые снегом скирды соломы на колхозных токах.

— Хорошо! — повторил Василий.

Он осмотрел черные точки флажков и усмехнулся. «Ничего из этой затеи не получится, — подумал он. — Старый волк перемахнет через флажки, а за ним убегут и волчата».

Он хотел достать портсигар и закурить, но в это мгновение ветер донес до него отдаленные крики людей.

У Зубова екнуло сердце: гонят!

Не чувствуя холода, он стащил перчатки, кинул их на снег и положил ружье на колено.

Еще ничего не было видно, но нестройные крики загонщиков приближались, и уже можно было различить их голоса. «Где же волки?» — подумал Зубов. Он до боли в глазах всматривался в ровную пелену займища и отмечал каждый темнеющий на снегу предмет: торчащий из сугроба ствол сухого репейника, седовато-рыжую гривку полыни, поднятые ветром комья перекати-поля, придорожный столбик на земляной насыпи.

Вдруг Василий увидел четырех волков. Они трусили спокойной, неторопливой рысцой вдоль левой линии флажков, часто останавливались, поворачивали назад головы и, навострив уши, вслушивались в крики загонщиков.

Впереди бежала матерая волчица. Ветер дул ей в спину, лохматил серую с буроватым подпалом шерсть; и волчица, посматривая на трепыхающиеся неподалеку флажки, тревожно косила глаза и, потряхивая головой, вела стаю к берегу.

Следом за волчицей бежали два тонконогих головастых переярка. Они, как видно, еще не чуяли опасности, играючи толкали друг друга, высоко вскидывали лапы, срывались вскачь, настигали волчицу, но она злобно огрызалась, и переярки послушно переходили с галопа на размеренную рысь.

Сзади всех, отставая, коротким поскоком шел старый хромой волк. Его свалявшаяся грязно-пегая шерсть висела клочьями, а усеянный колючками хвост был туго прижат к вислому заду, словно сгорбившийся материк готовился к прыжку.

Вся стая шла прямо на вербу, под которой стояла Груня.

Зубова бросило в жар. «Выстрелит раньше времени и промажет», — с тревогой подумал он и на глаз прикинул расстояние: волчица была примерно в семидесяти шагах от вербы. Пробежав еще немного, она внезапно остановилась как вкопанная, ощетинилась и, нервно поводя носом, стала пятиться назад, отжимая сбившихся за ней переярков.

Василий скорее почувствовал, чем увидел, как стоящая у вербы девушка вскинула ружье.

«Промажет!» — дрогнул Василий.

Он ждал выстрела, но выстрела не было.

Заметив, как шарахнулась вправо вся волчья стая, Зубов понял, что звери услышали холостое щелканье курков, и замер: осечка!

Наклонив лобастую голову, волчица сделала два-три прыжка и стала приближаться к Василию. Теперь она на махах неслась мимо него слева направо, и он видел ее ощеренную пасть, свешенный набок язык.

Он рванул ружье навскидку и мгновенно поймал волчицу на мушку.

Его сразу охватило сложное, ни с чем не сравнимое чувство дикого восторга, азарта, волнения, щемящей тревоги («Не уйдет ли?») и непоколебимой уверенности («Нет, не уйдет!»), чувство, знакомое только охотнику, у которого цель оказалась «на стволе».