Михаил Мохов - Вторник, четверг и суббота

Понемногу поднимался нестройный шумок. Бригадир типографии Зина, самая молодая из женщин, еще недавно — королева танцевальной площадки, не совсем забывшая о своей королевской власти, отложила вилку, обтерла рот тыльной стороной ладони и громко сказала:

— Мужики, по второму не пейте, а то не заможете дрова колоть. Как домой пойдем, допьете.

Она поглядывала на Елохина — и вдруг спросила, опустив глаза и чуть улыбаясь углами губ:

— Николай Иванович, вот вы нам скажите. Наши женщины интересуются.

Лица оборачивались к Елохину. Он ответил, дожевывая:

— Давай спрашивай, так и быть.

— Николай Иванович, правду говорят или, может, врут, что наш редактор с Нового года на пенсию уходит? Ему ведь годов–то уж много.

Елохин хотел отвечать, но Зина продолжала, несмотря на то, что соседка дергала ее за рукав:

— А еще говорят, что вы у нас будете редактором. Правда или нет?

Елохин покрутил головой.

— Ну женщины — просто знатоки, краеведы. Я вам вкручивать не собираюсь. Разговор насчет ухода Василия Ивановича идет, но думаю, что раньше проводов мы редактора провожать не будем, некрасиво это. А насчет моей личности считаю лишним распространяться. Просто не буду говорить на эту тему, и все. И вы должны меня понять. Не первый день знаем друг друга.

За столом помолчали — и заговорили о чем–то другом.

…Елохин — редактор?

Я стал прикидывать, каково ему придется.

Районная партконференция прошла недавно, зимой. Значит, Лебедев будет первым секретарем райкома партии в Макарьине еще не меньше двух лет. Это в пользу Елохина. С Лебедевым я разговаривал два раза, и оба раза не в его райкомовском кабинете, а в редакции, куда он зашел без особой нужды, хотя и в связи с близкой уборкой урожая. Да, оба раза в редакции. Газетчики меня поймут, это великий признак.

Елохинская страсть вытаскивать на страницы газеты как можно больше читательских писем, конечно, еще усилится. Развороты писем пойдут в каждом номере. Газета наверняка возьмет предельный тираж. Это тоже в пользу Елохина.

Не в его пользу — трудный и долгий переходный период по части кадров. Елохин предложит свои принципы, свой темп, и два–три человека уйдут из редакции сразу, а еще один–два — потом. В конце концов Елохин подберет именно тех людей, которые ему нужны, — из вчерашних школьников вроде Саши Перевязкина, из учителей, может быть, из приезжих. Но это долгое и сложное дело.

А вот на типографских Елохин может положиться, они его не подведут. Это можно понять по тому, как разговаривают с ним женщины. Я видел, как они готовы были выручить его, задержаться в типографии, чтобы успеть поставить самый свежий материал, поспевший в последнюю минуту.

Типографским женщинам можно было бы посвятить многие страницы. Описать их домашние хлопоты — муж, дети, огород, корова, овцы. Тогда стали бы виднее, значительнее их усилия на работе. Они перекликаются на особом макарьинско–типографском жаргоне, путают термины, переиначивают ударения в названиях шрифтов («Корина’» вместо «кори’нна», «гро’теск» вместо «гроте’ск»). И героически продолжают дело двух Иванов — Иоганна Гутенберга и Ивана Федорова. Они не очень грамотны, но они настоящие просветительницы.

Но я не успел сказать ни о типографских, ни о редакционных — да и о себе, впрочем. Меня интересовал Коля Елохин. Он верно очертил круг своих действий. И не только в том дело, что ему как бы на роду написано работать среди макарьинцев, которых Елохин знает как свои пять пальцев, а они его — тоже как облупленного. Елохин понимает, что, живя в доме, мы живем в комнатах. И если душно в комнате, душно и в доме. Районная газета прежде всего должна заниматься чистотой воздуха.

«Я и не подозревал, что вот уже более сорока лет говорю прозой», — удивился однажды мольеровский г-н Журден. Я удивляюсь не меньше: вот уже более сорока страниц, не подозревая об этом, пишу о производительности труда.

Попробуйте поработать в душной комнате…

А не рассказал я о себе потому, что теперь человек, выросший в большом городе и надолго перебравшийся в деревню, — явление, по счастью, уже примелькавшееся. И не однажды описанное. Того и гляди создастся литературная традиция приездов: в далекий угол приезжает такой–то и совершает то–то и то–то.

… Застолье в типографии продолжалось, но было ясно, что мы вот–вот снова возьмемся за пилы и топоры.

В Макарьине закладывают новое здание. На первом этаже будет типография, на втором — редакция. Здание каменное, с центральным отоплением, так что наш дровяной субботник был из последних.

Мы толпой сошли с крыльца, разобрали топоры и пилы и довольно круто взялись за работу, как будто чем скорее переколешь дрова, тем скорее в новом Здании установят линотипы.