Борис Лапин - Подвиг

— Вы можете ехать.

Я еду на узком остроносом сампане, низко наклоняющемся к воде, к берегу. Сампаном управляет один лодочник. Он налегает на длинное, привязанное к корме весло и ворочает его то в одну, то в другую сторону. У лодочника очень почтенный вид. Пожилой, морщинистый японец, в мягкой фетровой шляпе, непромокаемом зеленом пальто и с босыми ногами.

Сейчас, утром, Хакодате не кажется больше огромным городом, как ночью. Он как будто уменьшился в размере и сполз к основанию большой бурой горы, закрывающей порт. К горе лепятся желтые деревянные дачи, скрытые узловатыми японскими соснами. Внизу — город. Сейчас видно, что большинство домов двухэтажные, деревянные. Из-за них высовываются, как большие амбары, четырех- и пятиэтажные бильдинги торговых фирм. Возле мола в море вдается серый, похожий на выдвинутую спичечную коробку, сухой док для судов. На нем огромными красными буквами английская надпись: «Hakodate dock».

Сампан лавирует между большими океанскими пароходами, учебными парусниками, буксирными катерами, с дребезгом переплывающими рейд от одного конца к другому. Я смотрю на часы. До берега мы идем ровно сорок пять минут.

Лодка ударяется в бетонный спуск пристани. Над пристанью угрюмое и некрасивое строение портовой таможни. Таможенные чиновники бегло осматривают мои вещи. Главное — нет ли пушнины? Но пушнины у меня нет. Они косятся с подозрением на мою меховую шапку. Не контрабанда ли это? Впрочем, я могу идти. Раскрывается калитка таможни, я прохожу узкий двор и выхожу на улицу.

Вот вокруг меня Япония. Неужели я действительно в Японии? Как я сюда попал? Я внимательно смотрю себе под ноги — японская земля, сор, мелкие камешки, утрамбованная пыль, пробивающаяся из камней трава, брошенная корка от банана, груда черного пепла, выколоченного из трубки. Все это под моими ногами. Я гляжу на свои ботинки (скороходовские, купленные в Москве) и только теперь как следует сознаю: это правда! Я возвращаюсь!

Когда на «Улангае» я ехал к Дежневу, Япония казалась мне преддверием далеких, неизвестных моему глазу стран, началом нового и захватывающего путешествия. На улицах Хакодате я видел экзотическую Японию и был бы разочарован, если бы не увидел того, что ожидал видеть в Японии. Рикши, великолепный пик Комага-Такэ на горизонте, стук гэта, цветные транспаранты торговых отделений, спускающиеся с крыш. Я смотрел на Японию сквозь разноцветное стекло.

Сегодня Япония для меня не вход, а выход. Порог, через который я перехожу на пути из страны дымных сопок, оледенелых тундр, оленей, плавающих туманов. Еще один шаг — два дня через море, и я буду во Владивостоке.

Улица, по которой я иду, необыкновенно напоминает мне Семеновский базар во Владивостоке. Немного чище и немного пестрей, но все-таки я чувствую себя почти дома. Лотки с фруктами — большие белые японские груши, желтые ананасы с чешуйчатой корой, связки бананов, похожих на больших гусениц, облепивших высохший стебель, виноград. На улице очень много женщин, густо напудренных и наболенных, с непокрытыми головами, с блестящими закрученными прическами. Сначала все они кажутся мне одинаковыми — я не улавливаю социальных различий в их одежде. Через минуту я начинаю присматриваться и могу разобраться: пожилая женщина в скромном сером кимоно — это, должно быть, почтенная дама из среднего буржуазного круга. А вот служанка — в белой короткой блузке и белой юбке. В ее руках круглая корзинка. Вероятно, эта девушка из кореянок. Пестрые кимоно встречаются не часто, больше всего серых — белый и серый мелкий волнистый рисунок. Я прохожу мимо маленького узенького переулка, напоминающего коридор. Крохотный тротуар, высокие фонари с молочными матовыми стеклами, вывеска с красными иероглифами и английской надписью: «Бостон-бар». Раздвигается шарнирная дверь бара, и оттуда выбегает миловидная девушка в ярко-красном кимоно и с легким, как бабочка, поясом, ее пояс завязан бантом спереди — это отличие, к которому полиция обязывает портовых проституток.

Куда она бежит?

Мужчины гораздо однообразней, и еще долго они кажутся мне на одно лицо. Почти все в европейских костюмах, в выутюженных брюках и пиджаках, в мягких широкополых шляпах. Я наблюдаю все разнообразие японского типа — узкие овальные лица с тонким носом и чуть-чуть скошенными глазами и круглые лица, толстоносые, бугристые, как будто составленные из бесчисленного множества мозолей.

Прохожие стучат и шаркают по тротуару своими деревянными колодками, надетыми на босу ногу. Большинство ходят на колодках, ботинок не носят. Зато их чистые выутюженные кимоно и просторные, как кимоно, зеленые плащи с развевающимися по ветру складками сразу говорят о том, что это — почтенные и цивилизованные люди.

Толпа окружает меня и заталкивает в свою жизнь. Я снова ощущаю себя сухопутным человеком. Беготня и прохладная грязь портовой улицы подавляют меня. С окраины мира, где люди независимы, как звери, и один человек отделен от другого квадратными километрами пространства, тундровой охоты, быстрых рек и звериных мысов, я попал в землю тысячелетней деятельности человека, превращенную в человеческий базар, населенную, как бобровая плотина.

Я снова останавливаюсь посередине улицы. Мимо меня от пристаней бегут рабочие. Это почти люди другой расы — обветренные, — скуластые, с угловатыми плечами, скрытыми пестрой прозодеждой, меченной клеймом фирмы. На ногах у них — варакуси, раздвоенные, как копыта, с резиновыми подошвами.

Однако надо мне куда-нибудь идти отсюда. Нельзя целый час стоять на портовой улице, поставив ногу на чемодан. Прежде всего я должен найти гостиницу, затем разыскать агентство Совторгфлота. Я беру чемодан в руки и иду наугад налево. Через три минуты я попадаю в центр города.

Нет, днем Хакодате предстает совершенно иным, чем ночью, с воды. Я дохожу до перекрестка двух главных улиц города — Суэси-рочо и Эбису-маци. Широкий тротуар, блестящие витрины, иероглифы на стеклах. Многие магазины — без витрин и без дверей. Они похожи на комнаты с убранной передней стеной. Торговцы и покупатели сидят как на сцене — на приподнятой, заставленной вещами площадке, устланной желтыми циновками.

Я забыл упомянуть о главной особенности уличной жизни в Хакодате. Нигде нет такого звукового своеобразия уличного шума, как в Японии. Привезите слепого в любой из городов мира и поставьте его посередине улицы, и, если он не узнает языка, — догадаться, где он находится, ему будет очень трудно. В Японии ошибиться невозможно.

Вот описание звуков, слышных на японской улице: шарканье и сухой стук дерева о тротуар (это деревянная обувь — гэта), гудок парохода с рейда, дребезг маленьких трамвайных вагонов, чирканье велосипедных звонков, глухое треньканье каких-то музыкальных инструментов из-за закоулка между двумя домами, и все покрывающий гундосый крик, скрип, треск, пение громкоговорителей, торчащих решительно везде. Желтые лакированные рупоры установлены у входа в каждый магазин. Они передают оперу из токийских театров.