Юрий Ефименко - Маленькая повесть о двоих

—◦Да-да,◦— тихо, неохотно отозвался Названцев.

—◦Вы согласны — как двинулась наука?

—◦Да-да.

С таким же усердием, пылом и восторгом дорогой мужчина смотрел бы поди и хоккейный матч. Кричал разве что громче бы.

—◦Прелюбопытно, а?◦— в очередной раз воскликнул сосед.◦— «Первовзрыв!» Ах какая острая идея! Взрыв, и полетели галактики! Вверх тормашками, миленькие! Вот это взрыв!

—◦Да с чего вы взяли?◦— удивился Названцев. Этот тип таки втянул его в передачу и в разговор.

—◦Вон — умные люди подсказали! Только кто же тогда впервые рванул матушку вселенную, а? Как вы думаете? Должно ведь это было случиться!

—◦Ну, наверное, бог! Не мы же с вами.

—◦Выходит, так!◦— расхохотался мужчина. — А? Ну да!.. Извините! Приятно поговорили!

Его позвали к гардеробу. Приятели уже водружали на себя шляпы.

Названцев вслушался в диалог. Речь шла о несомненном первичном импульсе, давнем, много миллиардов лет назад, взрыве сгустка материи в некой точке пространства, откуда и полетели во все стороны наблюдаемые галактики. Занимательно, но и в самом деле не обойтись без глупых вопросов. Где эта точка? Уж не возле нас ли?

Он поднялся и опять узнал лишь то, что Дануты еще нет.

Улица Дануты была коротка. Он прошел взад-вперед несть числа раз. Данута появилась поздно, уже стемнело. Скорее всего, она так бы и не заметила, прошла мимо. Он окликнул. Она остановилась не сразу, обернулась и бросилась к нему.

—◦Ты! Очень хороший мой! Ты здесь!

—◦Боже, Дана! Какие у тебя усталые глаза.

—◦Я ничего не решила,◦— сказала она горестно.

Он увел Дануту в парк. Они сидели там под редким, сиротским дождем последних листьев. Слушая, как он принимал кузину, она смеялась. Сама почти, не говорила. Настояла, что проводит его в аэропорт, пусть и возвращаться домой за полночь. Его рейс был последним, около одиннадцати часов.

В троллейбусе он посадил ее напротив себя, неотрывно смотрел на нее, словно, выпусти из глаз,◦— упорхнет. Ему беспокойно было от ее молчаливости. Он угадывал то трудное, мучительное молчание, которое, как наглухо запертая тайна, обещало ему испытание, и далеко не самое простое, не умозрительное, в рассуждениях, а вообще всего его умения жить по-человечески: с открытыми глазами, ясно и без судорог совести.

Выходя на конечной, он, как всегда, подал ей руку, и вдруг она прижала ее к груди, к лицу и не отпускала.

—◦Что, Дана?

—◦Очень, прошу: не надо меня оставлять!

—◦Что с тобой? Что ты?

—◦Ты смотрел, а я думала. Все трудно. Тяжело одной. Нам не надо пойти в разные стороны. Хорошо? Я очень прошу!

И все время не отходила от него ни на шаг. Пока он регистрировал билет, она сидела поодаль. К ней подсели было два скучающих энтузиаста дорожного флирта. Она не обратила на «их никакого внимания, глядела в одну точку и будто вообще не слышала ничего, пока он не подошел «ней.

—◦Я буду писать письмо.

—◦Ты не пишешь.

—◦Я говорю, что так: буду писать. Ты верь. Да?

На неделе он нежданно-негаданно поссорился с лучшими из друзей, с супружеской парой, в чьем доме появлялся с незапамятных времен. Судили-рядили о знакомых, что разошлись недавно с имущественным скандалом, и самую жуткую взаимную ненависть вызвал дележ пишущей машинки, а оба не журналисты ведь — врачи. Через полчаса разговор перешел в спор о том, что же такое вообще супружеская любовь. И вопреки привычке никогда не повышать голос,◦— Названцев высказался громко и резко, что сплошь и рядом в супружеские отношения намешано стороннего столько, что не расхлебать. Чего угодно! Женятся и выходят замуж по тысяче причин, ан почти все говорят о любви, подразумевают любовь. Какая там любовь, когда важнее было, что перепадет от родителей, как устроятся квартирные и тем паче служебные дела, а кому просто лишь бы вырваться из-под опеки родителей. Словом, всего не переберешь. Вот и перекосы. А то, смотришь, через год все само собой развалилось. И начинают тогда говорить об особенности супружеской любви, особой любви — супружеской. Черт те что! Когда на свете есть одна любовь — просто любовь. И это хорошо еще, что разводятся, не калечат друг друга. Куда хуже, что чаще всего делают вид, будто ничего не происходит, а в действительности взаимно разочаруются друг в друге и любви, в супружестве, заведут адюльтер и обрастят все это всевозможными хитроумно-оправдательными теорийками и убеждениями!..

Ему ответили на таком же подъеме, что он бы прежде женился да пожил семьей, тогда бы и заикался!..

За ссорой подкараулила бессонница. Проворочаешься ночь, наконец, кажется, заснешь, а уж вставать на работу. Принялось покалывать сердце. Покалывание перешло в постоянную боль, она отдавалась в левую руку, рука тяжелела, досаждала, словно раненая. Боль все усиливалась. Перехватывало дыхание.

В эту безрадостную-то пору и пришло письмо от Дануты. Он вскрыл его тотчас же, у почтового ящика, читал в лифте и закончил до порога квартиры.

«Я ничего не могу сделать с собой. Я хожу в церковь. Очень плохо и неправильно будет, когда я твоя жена и хожу в церковь. Твои, друзья будут смеяться над тобой и на работе могут хуже относиться. Нельзя нам жить вместе. Получится нехорошо». В конце просьбы не думать о ней плохо, помнить ее любовь, сообщить, что простил ее. И прощание.

Наутро сослуживцы загнали его в поликлинику. Кардиограмма была без отклонений. Все же врач сопроводил свою медицински нравоучительную беседу основательно исписанным рецептом и больничным листом. Рецепт Названцев сунул в дальний карман. С больничным пришлось мириться: его образцовый коллектив справился по телефону в поликлинике. На следующий день он и по собственной охоте не вставал лишний раз с постели. Сердце то схватывало, сжимало, то пропадало, проваливалось куда-то, а то пускалось стучать с непривычной частотой, будто он выдул давеча бочку кофе. Напасть!

Писать он не стал. Едва полегчало, вылетел в Прибалтику.

Это пришлось на воскресенье и на необыкновенно для поздней осени солнечный день. Утренние полупустые улицы с такими густыми тенями, что прохожие в них окунались как в ночь, промелькнули перед ним, оставив в памяти лишь несколько перекрестков и светофоров, где такси стояло. Он подъехал прямо к дому Дануты. В подъезде скучал мальчишка. Судя по всему, был тут давно. Они с ним неплохо объяснились на смеси здешнего, русского языка и международной жестикуляции. Названцев в одну минуту узнал, что этой девушки нет дома, вышла недавно и что она очень хорошая — добрая.

Времени — одиннадцатый час. Как раз началась служба. В кафедральный собор! Не будет там — по всем церквям. Там ей сейчас и быть. Верующим не только верить, но и отбывать веру. По расписанию и уставу.