Юрий Ефименко - Маленькая повесть о двоих

В этот раз покатила почетная колымага — модель и четверть века назад не слишком в новизну. И — слава богу!◦— в ней меня дожидалось место на заднем кресле, над самым мотором, где в это время, не летом, только и сидеть, блаженно пригреваясь снизу, как на печке.

По воскресной традиции, с каждой остановкой салон полнился усталыми дачниками и полупьяно-полусумасшедшим людом, неисчезаемым народцем с обломками своих утренних веселых или просто бесшабашных настроений, непочтительными гражданами разных полов, состояний и образований, кому поздний вечер только начало страстей и энергии. Дачники отсутствующе молчали. Народец споро отыскивал друг друга, излишне умно и громко рассуждал, пытался звучно и с душой спеть что-нибудь чрезвычайно общее, доступное вкусу и состоянию духа каждого, и дружно без мыслительных проволочек давал отпор пенсионерам в шляпах, бунтовавшим по первости. Окрики кондуктора, измученной маетой непрерывного катания немолодой женщины не спасали крох общественного порядка. Еще усерднее, пуще и неотвратимее гремела сама колымага (разок чуть не катапультировав нас с заднего сиденья прямо сквозь крышу). Дороги — час. А от всего этого и через пять минут начинаются мозговые судороги.

И потому я не заметил, на какой точно остановке в машину по крутым ступенькам задней площадки вскарабкались и втиснулись на сиденье возле меня молодая женщина с маленькой дочкой.

Так нас стало трое среди чужеродного и грабительского веселья. Осень не в счет — сливалась за окном в равнодушный лесной забор и только подгоняла домой.

Мать, усадив дочь на колени, попыталась вздремнуть (куда там!). Видимо, утомилась за день, а толстая вязаная кофта и тепло мотора ее быстро согрели. Девочка в светлом плащике с клетчатыми плечиками, аккуратная, с длинными волосиками, перехваченными у затылка красным шнурком, не беспокоила ее. Берегла. Мы с нею вместе поглядывали в окно, не находя там ничего примечательного, вместе переводили взгляд на пассажиров — тут было уж и совсем скучно: вместе подлетали на ухабах, удивляясь коварству дороги и поспешно цепляясь за поручень перед собой, и вместе перестали замечать шум, гвалт и давку. То есть перестал я, подсмотрев ее дар и умение оглядывать мир живо и без внутренней опаски, а неурядицу, пыль, духоту и нравственную стесненность его переносить спокойно, без раздражения и капризов, с недетской нетребовательностью, будто ей уже давно вдомек, отчего в людях, в их жизни по сей день так здорово смешаны добро и зло.

И я стал украдкой следить за ней.

Нежно насмешливая нота в автобусной какофонии: то рассмеется коротко, то зевнет, скоренько прижав ладошку к беззубому рту, то с заботой вспомнит (все ли готово), что завтра в школу, то внимательно скользнет по мне чуткими ягодками глаз. Светлое подношение осеннего вечера, подсунутое словно нарочно — растревожить мое взрослое достоинство и самолюбие, поддеть за готовность в час неудобств или накатившейся трусости легко впадать в душевную спячку (авось пронесет). Маленькая женщина с природным дарованием мило и неосознанно кокетничать (заметив, что обратила на себя внимание). Незаурядно для возраста решительный человек: готова тотчас пробраться по салону к шоферской кабине, попросить остановиться раньше, ближе к их дому, коль не осмеливалась мать.

Мне был слышен их тихий, без рисовки разговор. И было хорошо на душе от их отношений: без ролей и расстояния между друг другом из неподчеркнутого, скрытого тепла и доверия, что в слове, что в движении. Так умеют относиться между собой лишь до мозга костей добрые, умные и скромные люди, кем больше всего гордился и горжусь в родном городе, да и на свете вообще. Мне очень нравились изящество и угадываемая героичность их доброты, добросердечие их любви друг к другу, надежность их внутренней красоты. И остро жалелось: увижу ли их еще когда-нибудь?

Никем не замеченная маленькая принцесса осени! Она оставила мне на прощание уже с земли, вот-вот захлопнется дверца, удивленный, серьезный и спрашивающий взгляд…

Осень состоит из неожиданных сокровищ каждого ее дня!