Юрий Ефименко - Маленькая повесть о двоих

Офелия сильнее Гамлета! Вы говорите — Гамлет, ах революционер, восстал! Да его спровоцировали! А она от начала до конца билась! И всех простила, потому что как же не простить побежденных!

Она и в нем все понимала и видела, переживала с болью за него. А он — Офелия, изволь, помяни… Скоморошествует. И устраивает ей истерику — в монастырь, в монастырь!

Ах, Гамлет, одиночка! А у него хотя бы Горацио был, друг, а это немало. А ей — было кому слово сказать? Это же страшно — совсем пустыня. Ее никто не понимал и не поддерживал.

Все вы, умные люди, пишущие, обсуждающие и решающие, народные и безродные, никто из вас не понимает Офелию! Настоящую Офелию! Ну откройте же пошире глаза!

Изгарев стоял и смотрел на портрет. Актриса Изгарева, невыразимо милая… Он закрыл глаза и довольно долго не открывал и все равно ясно видел ее лицо, даже ощущал давно умчавшийся и рассеявшийся взмах ветра, от которого заструились ее волосы. И, пожалуй, ни о чем не думал.

Да. Офелия…

Кто сыграет ее?

И пошли дожди.

Настасья проснулась первой, села в постели, протянула руку к окну и закричала:

—◦Дождь! Это же дождь! Какой дождь! Ой славно!

Да уж — какой был дождь! Колотил по стеклу, и в форточку летели стекляшки брызг, оседали на подоконник полупрозрачным шлейфом. Подрагивала листва в парке.

Галина Ивановна смотрела не в окно, а на Настасью — радуется!

И, завтракая, она подумала, что, пожалуй, так и должен бы поступить всякий, приехав из тех среднеазиатских пустынь, где дождя, может быть, и совсем нет.

А дождь шел неровно: сильный, а потом моросит и совсем вдруг пропадает. Санаторий оживал. Но начинался новый, да сразу во всю силу. Его сменял следующий. Так до самого позднего вечера шли дожди.

И весь день на удлиненном лице Настасьи не остывала радость. Настасья больше о дождях и говорила: о том, какие видела в детстве на Волге и что при этом переживала, о том, как скучно без них, где она теперь живет, наконец, о том, сколько пользы от них для души. Для двадцативосьмилетней женщины, кажущейся по первому взгляду дамой сухой и скучной, было это несколько необычно, но свежесть, самая честная искренность ее радости, мыслей, слов и восклицаний увлекали Галину Ивановну, и слушала она не уставая.

После обеда они почти не выходили из своей комнаты. Отказались от всех приглашений, от кино, досидели до сумерек, а света не включали.

У Настасьи здесь знакомых мужчин уже было немало. Ничего не стоило бы уйти и найти развлечение. Как иногда она оставляла Галину Ивановну и пропадала допоздна, а иногда просила ее (мужской просьбой) не появляться в комнате до такого-то часа.

У Галины Ивановны никого. Женщина достаточно приятной наружности, а вот — никого. Поскольку никто ей не был нужен. Она писала через день мужу, выбирая открытки со здешними видами. И получала ответы, читала по нескольку раз, бралась немедленно за ответ на ответ — и это было ее досугом едва ли не главным. Она писала так часто не из тоски по детям и мужу, скорее — из устоявшейся привычки. Они оба, разъезжаясь в командировки или в отпуск, всегда поступали так.

Но она любила гулять вечером. Из соседок по этажу, их подруг и друзей сложилась хорошая компания, в которой она была своим человеком. Непременно приглашали, куда бы ни собирались.

Теперь все были в кино, кроме Настасьи и Галины Ивановны.

Под дождь, особенно с сумерками, они перебрали и переговорили многое.

—◦Нет, я совсем не понимаю себя,◦— вздохнула Настасья.◦— Собиралась, ехала сюда — никаких мужиков! Буду отдыхать — отдыхать совсем! А приехала — здрасьте: в первый же вечер с танцев один уже провожал, а завтра в столовой еще с одним — земляком назвался. И закрутилась!.. А все — чепуха чепушистая! И зачем мне? Жила бы без них, отдыхала и прожила. Почему так?.. У меня муж хороший, и никто за руку не тянул. Тут воздух такой, что ли? Об него, как спичка об серу,◦— хочешь не хочешь, а уже горишь. Но мне же не нужно. Понимаете,◦— не нужно!

Настасья курила. Галина Ивановна вообще-то брала сигарету порой, это называется — баловалась, а сейчас не хотелось. И она машинально следила за огоньком. А еще отмечала, что руками Настасья взмахивала, как журавль крыльями — вдруг раскинет их, качнет. А всего лишь затем, чтобы стряхнуть пепел.

—◦Настя, никто себя не понимает толком,◦— пыталась Галина Ивановна утешить сквозь свою распечальную настроенность, причину которой не понимала и не чувствовала ни намеком.◦— Это гении, наверное, могут. А все — живут просто.

—◦Ничего себе — просто! Как же — просто, если он идет ко мне и знает: зачем и что будет! И я знаю. И разбегаемся потом — до завтра. А до послезавтра — об этом и не думаем даже. И снова встретимся… Вот такие эти — просто!

И Галине Ивановне представилось, что это ее муж сидит напротив. Ах эти просто!◦— говорил он часто за газетой или перед телевизором, а иногда друзьям: что ни вечер, у них кто-нибудь был. И как вспомнился муж, грусть проступила еще сильнее. И совсем непонятно: о чем? с чего? зачем?

—◦Да бросьте вы их всех!◦— сказала она Настасье.◦— Раз не нужно — бросайте, пересиливайте.

—◦Ну что же — и Женечку?

Женечкой она звала самое недавнее увлечение — мужчину лет сорока, не назовешь красавцем, зато анекдотчик со славой на весь санаторий.

—◦И Евгения Антоныча.

—◦Женечку нельзя. Время нас бросит — по разным сторонам. А будет что вспоминать. Нежненький, ласковенький. Он скромный, хотя и такой анекдот сказанет!.. Да вы не отбить хотите?

— Ну, ну!..

—◦А что вам не завести друга? Галин Иванна? Вам сколько?

—◦Тридцать шесть.

—◦Вот — на исходе женская жизнь. Уйдет… И моя вот скоро так будет. И что уходит — плохо, и что цепляешься за каждую возможность — плохо, да еще, хуже — думать и думать, не цепляться. Продумаешь молодость…

Настасья встала, подошла к окну, зарешеченному дождем.

—◦Давайте откроем.

—◦Будет мокро.

—◦Пусть. Ветер. Хорошо.

Укладываясь спать, поправляя низкую подушку,◦— привыкла Галина Ивановна спать головой повыше,◦— она еще раз глянула на Настасью, которая расчесывалась перед зеркалом. На ее отражение. «По-моему, плачет»,◦— сказала она себе.

И от чужих слез и прежней, неушедшей грусти ей стало совсем тоскливо и захотелось домой несусветно. Засыпая, она почти решила бросить санаторий и этот отдых, завтра же и улететь в свой очень большой город. В его и в свою суету и заботы, с которыми не успеваешь чувствовать себя одинокой, будь ты хоть кромешно одинок.

Дня через три опять появился «полковник», ему нужна была Галина Ивановна и никто больше. Прошлый раз он подошел к ней на танцах и не отходил едва ли не весь вечер — все с одним настойчивым желанием: очень хочет познакомиться, очень она ему понравилась, очень хорошо бы им узнать друг друга поближе. Полковником его назвала Настасья. Он приходил из соседнего санатория, небольшой акцепт кавказца, вид степенный, а движения быстрые, резкие, и жестикуляция. И глаза, по его собственному выражению, — на восточной печали замешенный огонь.