Михаил Суетнов - Сапоги императора

Пятерней почесав затылок, старик продолжал:

— А мы со старухой одну мыслю держали: кончится война, возвернется домой сын Спирька и будет нас, старых да слабых, поить-кормить и покоить... Зря надеялись! Мы его породили, выпестовали, вырастили и нам же придется покоить!

Из толпы спросили:

— А жена-то у него есть?

— Как не быть? Нешто в таком возрасте мужик может быть без хозяйки? Супруга у Спирьки есть. Работница - безотказница: хошь пахать, хошь косить, хошь лес возить... Баба-богатырь! У Спирьки и сынок растет: Артюхой звать. Семь годиков. Теперича в нашем доме на Артюху вся надежа: он и корень роду сохранит, он и кормить-поить нас, старых, будет!

Кто-то спросил солдата:

— Служивый, может ты слыхал, когда же война-то кончится?

Солдат зло выкрикнул:

— Ты не меня, а начальников спрашивай!

Толпа зашумела. Старик испуганно замахал руками:

— Спирька, прикуси язык и лежи, а то!..

Солдат откинулся на солому и прикрыл лицо фуражкой. В толпу ворвался урядник Бибанин и начал ее разгонять:

— Э-т-т-т-а что за беззаконное сборище? Р-р-р-р-а-з-ой-д-и-с-ь!

Но солдатки и шага не отступили. Рябое лицо урядника налилось кровью:

— Я кому сказал, чтобы разошлись? Ко-му-у?

Он схватил солдатку за руку, но та отпихнулась, да так сильно, что урядник на ногах не удержался. Вот тут-то солдатки и вдовы словно большая стая птиц разлетелись в разные стороны. Старик по-мальчишечьи впрыгнул в телегу, хлестнул лошаденку кнутом и та, вздрогнув, с места резво помчалась в ближайший переулок. На месте, где была толпа, остался один урядник. Он бранился на чем свет стоит и отряхивал с себя дорожную пыль...

* * *

Мы вбежали в класс и сели за парты. Вошла Елизавета Александровна и ну нас упрекать:

— Зачем вы влезли в толпу солдаток? Зачем? Скажите спасибо уряднику, что он вас нагайкой не отстегал!

И, уже улыбнувшись, спросила:

— Многое за лето забыли? Что ж, проверю! Сейчас вы будете писать изложение по рассказу «Дедушка и внучек». Слушайте внимательно!

И она стала читать рассказ медленно, произнося каждое слово по-книжному, а дочитав до конца, посоветовала:

— Сначала подумайте, а потом пишите! Пусть во фразах будет мало слов, но много смысла...

Словно сговорившись, мы шумно вздохнули и стали думать. Федька Егранов точно комар у моего уха ныл:

— Мишка, я уже подумал, да забыл, где надо запятые ставить!

Я посоветовал:

— Пиши короткими фразами и без запятых обойдешься!

И мы начали писать.

В конце урока учительница бережно собрала наши тетради.

— О том, кто и как написал, узнаете завтра!

А следующим утром Елизавета Александровна сказала:

— Изложение написали все, но так писать, как это сделал Егранов Федя, я бы никому больше не советовала! Ну-ка, Федя, возьми тетрадь и прочитай нам свое изложение.

Федька стал читать:

Дедушка и внучек.

Жил на свете старичок. Глаза мутные. Плохо видел. Коленки тряслись. Ухи глухие. Обедал за столом. Проливал похлебку. Мочил столешницу. Сын сердился. Сноха бесилась. Деда ругали. Посадили за печку. Он уронил миску. Остались черепки. Сын купил чашку. Деревянную. Внук пожалел деда. Сделал корыто. Сказал отцу и матери. Посажу вас за печку. Ногами не качайте. Башками не крутите. Носы утирайте. Хлебайте из корыта. А дедушку посажу за стол. Дам миску. Родители устыдились. Посадили деда к столу. А сына выпороли. Не суй носа. В чужое дело.

Федька дочитал изложение. Учительница улыбнулась:

— Ты, Федя, хотел меня обмануть, но обманул себя! Больше тройки с минусом поставить не могу...

Егранов набычился, нахмурился:

— Как вы наказывали, так я и писал: фразы короткие, а смысла много!

Эх и смеялись же ученики! Сплошной хохот. Учительница тоже смеялась.

* * *

Наступила зима и закидала землю снегом. По санному первопутку мужики начали привозить конопляное и льняное семя на маслобойный завод Герасима Кладова. Я надумал побывать на заводе.

Юркнул было в дверь цеха, но меня заметили и прогнали:

— Уходи, и без тебя забот много!

Я упрашивал сына заводчика:

— Дядя Вася, я только гляну и уйду!

Он заорал на меня:

— Вон, отрепыш! Маленький, а какой настырный!

Пришлось уйти. Но меня не покидала мысль проникнуть на завод. Я подумал и сказал матери:

— Мужики и солдатки везут семя на маслобойку. Может, и мы с тобой свезем?

Мать сказала об этом отцу:

— Иван, не присоветуешь ли ты сбить на масло меры две конопляного семени? Сухая-то картошка горло дерет, а тебе надо скорее поправляться, да и Мишку бы подкармливать: шибко растет, и ученье же у него!

Отец согласился:

— Ладно, насыпьте две меры, но только глядите, чтобы у нас и на семена осталось!

Мать обиженно отозвалась:

— Чай, я не слепая и не маленькая, да и не меньше тебя знаю, куда и сколько конопляного семени надо!

Мы с матерью сейчас же пошли в амбар, насыпали мешок коноплянки, положили его на салазки и повезли к заводу. Над его дверями висела большая вывеска:

РАБОТАЕТ ТОЛЬКО ДЛЯ КАЗНЫ

Возле завода скопилось много крестьянских подвод. Мужики и бабы поджидали выхода самого заводчика. Он и вышел, горделиво задрал бороду и спросил:

— Что вам, православные, от меня надо?

Послышались выкрики:

— Семя бы на масло сбить!

— Сына твоего упрашивали, а он отказывает...

Заводчик усмехнулся и погладил широкую белую бороду:

— Отказывает... Голубчики, он бы рад вам потрафить, да сил не хватает! Дни и ночи без отдыха трудимся, а казне все мало, мало... На военное ведомство работаем: для солдатиков и казаков масло делаем. Э-хе-хе-хе! Человек-то не только дома, но и на войне, в окопе, есть-пить просит!

И опять раздались возгласы:

— Дядя Герасим, уважь хресьян: сполни нашу просьбицу!

Заводчик бормотал:

— Уважь... Я на войну работаю!.. Ну ладно, голубчики, возьму грех на душу — будете с маслом, но только и вы меня уважьте!

И он показал на большой штабель бревен:

— Вот эти бревна нынче же порежьте на поленья, а то завтра заводскую печь нечем будет топить!

Привозчики семени согласились:

— Ладно, за нами дело не станет!

— Прикажи дать пилы с топорами...

И тут же все начали переносить привезенные мешки в цех завода. Мы с матерью стояли в сторонке и ждали, когда дед Герасим с нами заговорит, но он делал вид, что нас не замечает. Мать обиженно ворчала:

— Ишь, каким гордецом стал! Нос-то выше лба задирает... Правду люди говорят, что добрые дела скоро забываются. Когда твой отец был в добром здравии, тогда Герасим перед ним юлил: «Ах, родственничек! Ах, мастер золотые руки! Да я к тебе всей душой!..» Тогда был всей душой, а теперь к нам широкой спиной?

Едва мать молвила эти слова, как заводчик шагнул к нам:

— И ты, Анна, ждешь? Твой-то Иван, сказывают, шибко хвор? Это беда! Что же, все мы смертны. Все! Не ведаем ни дня, ни часа, когда господь вздумает нас призвать к себе!..