Берды Кербабаев - Небит-Даг

— Вот именно потому, что ты рабочий!

— Не понимаю.

— И вообще — зря плохо о сыне думаешь. Ты других не видал! Аннатувак честный, вот что главное. Он бескорыстный труженик, во что верит — за то и стоит.

Видно, Аман уже сердился на мастера, живой глаз посверкивал, и оттого заметнее стала неподвижная тусклость стеклянного. Не хотелось Аману вести дальше этот разговор, похожий на предательство друга. А надо было сказать правду по обязанности парторга.

— Не хитри, Аман, — поторапливал мастер. — Не к лицу тебе. Отвечай прямо на вопрос.

— Ты, Таган-ага, никогда не уходил от буровой, вся жизнь твоя среди рабочих людей, — волнуясь, заговорил Аман. — И это большое твое счастье! Народ не ошибается, он всегда идет к главной цели и видит ее. Нам всем нужно держаться поближе к рабочему человеку — и мне и Аннатуваку…

— Приходи завтра к нам в бригаду, — может быть, не совсем последовательно, но искренне предложил Човдуров.

— Приду…

Уже прощаясь, глядя друг другу в глаза, они продолжали молча этот важный для обоих разговор.

Мамыш, постоянно занятая своими домашними делами, редко выбиралась из поселка в Небит-Даг, но после спора с мужем и Нурджаном упрямая женщина твердо решила повидаться с Тыллагюзель и окончательно договориться о свадьбе Нурджана и Айгюль. Покинуть дом было нетрудно. Обед приготовлен с вечера. Нурджан мог и сам взять приготовленную пищу. Проводив сына на работу, Мамыш принарядилась и отправилась в путь.

Асфальтированная дорога из Вышки в Небит-Даг шла по степи. Дизельный автобус катился мягко и плавно, не тревожа пассажиров. Усевшись у окна, старуха даже не поглядела на широкую степь, расстилавшуюся без конца и без края, на бездонную синеву неба. Слишком была озабочена думами и сложными расчетами. Мамыш прекрасно понимала, что поставила себе не простую задачу и в равной мере может рассчитывать и на успех и на провал затеи. Но ее кипучая энергия не позволяла бездействовать, толкала на преодоление всех препятствий. И теперь, сидя в автобусе, она ни на минуту не отвлекалась от хитроумных выкладок. «Тыллагюзель согласна со мной, в этом нельзя сомневаться. Но что думает Таган? Может, и он упрется, как Атабай? Нет, Таган-ага, разумный, обходительный человек, должен понимать выгоду. К тому же вожжи Тагана в руках Тыллагюзель, она сумеет повернуть куда надо. Всей семье была неприятна история с Керимом Мамедовым. Аннатувак так занят, что с ним и не станут советоваться. Неизвестно только, как Айгюль? Если голова на месте, спрашивается, чего ей еще желать? Жена умницы Нурджана, невестка уважаемой Мамыш… Но разве можно доверять нынешней молодежи! Айгюль выросла не в четырех стенах, она начальник, сама решает свою судьбу… Может, Нурджан совсем не нравится ей, может, отдала свое сердце другому и в самый разгар дела так и отрежет: «Я не товар, что вы торгуете мною!..» Не будет ничего удивительного, если соберет свой чемодан, да и укатит в Москву или Ленинград продолжать учебу. Кто знает ее характер? Вдруг такой же, как у Аннатувака?»

Мамыш тяжело вздохнула. Ее соседка, давно хотевшая завязать разговор, обрадовалась поводу, кстати и автобус качнуло на бугорке.

— А кыз, ты, наверно, подумала, что перевернется большая комната?

Мамыш очнулась от своих мыслей и уставилась на женщину, только сейчас заметив, что рядом кто-то сидит. Внешность соседки нельзя было назвать привлекательной: приплюснутый нос, круглые маленькие глазки, смуглая до черноты… Несмотря на жару и преклонный возраст, надела поверх зеленого бархатного платья шелковый халат с украшениями, накинула шаль с красными цветами и длинной бахромой, на шею повесила дагдан с теньгой по краям и пестрыми бусинками. Мамыш подумала: «Или едет на той, или у нее в голове не все в порядке…» И не без иронии решила поддержать разговор в том же духе.

— А кыз, разве можно доверять надутым воздухом копытам? Вдруг гвоздь проколет колесо, оно осядет, как разорвавшаяся кишка, и чего же удивляться, что с разбегу машина перевернется?

Женщина ответила:

— Не воображай, что я из тех, над кем можно насмехаться. Мы тоже свою душу нашли не в поле.

Мамыш никогда не лезла за словом в карман.

— А я всегда думала, что женщины свою храбрость показывают только в очереди к тандыру.

У соседки, как видно, давно чесался язык.

— Не помню, чтоб и у тандыра я отдала кому-нибудь свою очередь.

— Хорошо, что не такая добрая, как я: не даешь скиснуть своему тесту, не оставляешь мужа голодным.

— Мой муж еще не искал хлеба на вашем дворе. Если буду здорова, думаю, что и никогда искать не станет.

Заметив, как сузились глазки у соседки, Мамыш поняла, что та готова затеять ссору, и попробовала сгладить эту неизвестно от чего возникшую враждебность.

— А кыз, о чем мы спорим?

— О воробьиных сердцах, которые боятся, что опрокинется небо, и хотят его удержать лапками.

Мамыш подумала: «Если ты опора неба, пусть оно падет», но постеснялась людей, которые с интересом прислушивались к препирательству, и только сказала:

— Я ведь с самого начала призналась в своей робости. Давай-ка не будем обижать друг друга из-за пустяков, а лучше познакомимся, раз пришлось ехать вместе.

— Не очень-то интересно знакомиться с кем попало, — буркнула соседка.

Как ни противна была ей эта женщина, Мамыш решила не обращать внимания на ее грубость.

— Ты ведь не знаешь, кто я такая, — продолжала она. — Меня зовут Мамыш Атабаева.

Женщина не раз слышала от мужа имя известного мастера Атабая. Самодовольно улыбаясь, она сказала:

— Хорошо, если так, а меня зовут Эшебиби Сатлыкклычева.

«Вот оно что!» — подумала Мамыш, которая тоже слышала про Эшебиби, известную в поселке сплетницу и крикунью. Не желая связываться со вздорной бабой, она кротко ответила:

— Очень хорошо, Эшебиби.

Вытянув ноги, поглаживая спутанные волосы, Эшебиби завела длинную речь.

— Мы живем в новом каменном доме на самом высоком месте поселка. Когда я выхожу на веранду, смотрю на древнее русло Узбоя, веришь, кружится голова. Будто забралась на вершину Балхана. А муж говорит: «Эшебиби, видишь, как высоко я поднял тебя, словно в самолете живешь!» А я отвечаю: «Если бы я не сделала тебя человеком, ты был бы сейчас не начальником базы, а простым чернорабочим». Дочь моя учится в Ашхабаде на доктора и, как приедет, всегда мне говорит: «Мама, теперь ты не возишься с дровами, воды сколько угодно, будь поопрятней…» А я отвечаю: «Будь ты хоть доктором, будь хоть профессором, а когда родишь девятерых, тогда и поговорю с тобой…»

Мамыш думала: кончит ли она свою сказку до Небит-Дага? А Эшебиби продолжала, считая, что весь автобус слушает ее с интересом.