Николай Погодин - Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.

— Скромный–то скромный, но если заладишь — жизни не дашь. Так в чем же все–таки дело, Пряников? Какая у тебя забота?

Пряников оставался в состоянии нерешительности. Ему требовался чужой ум, но он опять–таки боялся, как бы этот чужой ум не принес ему вреда. Благодаря неустанной деятельности Пряникова получение комнаты совпало с торжеством главной его мечты — о женитьбе на даме, имеющей квартиру. Теперь новые неотвязные заботы грызли его, как злые собаки. Они преследовали его даже во сне и наводили на его душу непрерывный страх.

— Володя, будь другом, не смейся.

Володька обещал не смеяться. Он почувствовал, что Емельян встревожен не на шутку.

А тот произнес шепотом и задыхаясь:

— Она нашлась.

— Кто? — не понял Володька.

— Дама.

— Ей–богу?

— Ей–богу.

— Интересная?

— Как полагается.

— С площадью?

— Ну да!

— Квартира?

— Ну да!

— Где?

— На Ордынке.

— Сколько комнат?

— Две.

— А не врешь?

— Да нет же!

— Молодая?

— Нельзя сказать.

— Старуха, что ли?

— Тоже нельзя сказать.

— Сколько же ей?

— Не пойму.

— А ты спросил бы.

— Не говорит.

Теперь, когда Пряников открыл ему свою тайну, Володька страшно захотел спать. По совести говоря, дела Емельяна нисколько его не волновали.

— Любовь у вас, что ли? — спросил он, зевая.

Емельян промолчал.

— Или как?

— Любовь не любовь, — быстро заговорил Емельян, — но она ко мне липнет. Ласковая! Никого у нее нет. Я тоже один, сам знаешь. Пожелала ко мне наведаться. Опасается, конечно, как бы жених не оказался женатым. Сегодня должны договориться. А я ни на что решиться не могу. Сна нет. Живу, как под судом.

Голос Пряникова звучал уныло и нудно, и от этого Володьке еще сильнее захотелось спать.

— Она из своих двух комнат не уйдет. Я тоже своего терять не могу. А выбирать надо. Надо же выбрать что–то. Вот я и прошу тебя: помоги. Посоветуй.

Володьке стало смешно. Ирочка, вся в серебряных речных брызгах, заслоняла перед ним Пряникова. Как она смеялась бы над неразрешимыми заботами Емельяна! Володька невольно смеялся вместе с ней.

— Не сочувствуешь? — с удивлением глядя на Володьку, спросил Пряников.

— Сочувствую, сочувствую, — солгал Володька.

— Так помоги!

— С удовольствием! Ты скажи, как?

Пряников ничего сказать не мог. Он не знал. Мучительно моргая своими маленькими мутными глазками, он старался придумать, как можно помочь ему в этом деле.

— Что я могу? — рассуждал Володька вслух. — Я в этом деле благородный свидетель. Посуди сам, Емельян. Я твою даму не знаю, в глаза ее не видал…

— Сейчас увидишь.

— А какой толк? С человеком, говорят, сколько соли надо съесть?

— Пуд, — уныло ответил Пряников.

— Пуд… Видишь, но и этого мало. Ты один можешь понять человека, с которым желаешь найти свое счастье.

Пряникова передернуло.

— Какое там счастье! Я из–за нее могу комнаты лишиться! Счастье! Ты мое положение пойми! У нее две комнаты, а она меня хочет прописать. Учти, дом старый. У меня одна комната — восемнадцать метров… Дом новый. Балкон. И это придется кому–то пожертвовать!

Володька вскипел. Ему вдруг вспомнился Иван Егорович, и он живо представил себе, как старик отчитал бы Емельяна Пряникова.

— Ну тебя к черту! — крикнул Володька. — Выбирай сам. Две комнаты с дамой, одна без! Я выбрал бы без. А как тебе выбрать, не знаю. Ты окончательно мутный человек. Ну тебя к дьяволу!

— Пойми же, — умоляюще забормотал Пряников. — Я не знаю… Стоит ли… Я не могу ее раскусить. Зачем я ей?.. Может, у нее тоже расчет имеется?

О том, что у него имелся расчет, он, естественно, не думал и себя за это не осуждал. Володьку эти слова привели в бешенство.

— Сволочь! А сам? Сам расчета не имеешь?

— Какой у меня расчет! Самый простой. Я боюсь чего? Я боюсь комнаты лишиться. Своими руками заработал.

— Ну и не лишайся.

— Так ведь… — Пряников улыбнулся с некоторым даже самодовольством. — Там у нее кой–какое убранство имеется. Приду на все готовое. И ведь жена! Не думай, что она какая–нибудь… Она порядочная.

Дверь скрипнула и отворилась. На пороге стояла женщина в соломенной шляпке блином.

Пряников пошел навстречу гостье так, словно под ногами у него был не пол, а тонкий лед. Он сложил руки как бы веером, словно они были не его, пряниковские, а нежные, тонкие и в маникюрах. Губы он сделал пятачком, как у поросенка, и заулыбался, но не так, как всегда, а тоненько, изящно, что, оказывается, очень шло к его физиономии. Володька поразился этому неожиданному актерству, но, когда Пряников открыл рот, Володька просто онемел.

Говорить так, по его мнению, могли только старые графы и князья. Пряников вроде бы пел и не пел, голос его то поднимался до самых высоких и нежных нот, то опускался до самых низких.

— Имеем честь, — сказал он гостье. Не найдя продолжения, он опять сделал губы пятачком, улыбнулся и прибавил: — К вашим услугам… — Затем опять помолчал и закончил: — Очень даже рады.

Гостья протянула руку, как делают актрисы в заграничных фильмах, и Пряников, оглянувшись на Володьку, поцеловал ей руку звонко, с чмоканьем, как целуют дети своих бабушек. Сделав косой поклон в сторону Володьки, Пряников сказал:

— Уважаемая Анна Романовна, познакомьтесь с моим лучшим другом.

Гостья протянула руку Володьке, точно так же как Пряникову, и певуче сказала:

— Анна Романовна.

Володька не стал целовать руку, потому что не знал, как это делается. Про себя он отметил, что Пряников старается во всем подражать своей даме.

— Пригласите сесть, — сказала Анна Романовна своим певучим голосом.

Володька ногой пододвинул стул. Она передернула плечами, усмехнулась и села. Теперь Володька мог разглядеть ее как следует. С его точки зрения это была старуха. Во всяком случае, она была старше Ирочки вдвое, если не больше. Но это была миловидная старуха. Словом, это была та самая дама, какую так долго искал Пряников. От нее, как полагается, несло духами. Под соломенной шляпкой у нее было приличное лицо, белое с розовым. Серые, точнее бесцветные, маленькие глаза внимательно посматривали вокруг.

— Снимайте головной убор, Анна Романовна, будьте как дома, — сказал Пряников тем же необычным голосом. — А я выйду с другом на одну минуту.

— У вас секреты?

— Так… — Пряников отвел глаза. — Пустяки. Извиняюсь.

Он с силой взял Володьку за локоть и повел за собой. Едва они вышли из комнаты, Пряников бросил светский тон, которым разговаривал с гостьей, и горячо прошептал:

— Володька, помогай! Если она тебе понравится, моргни один раз. Не понравится — два раза. Пошлю к черту.

Ничего больше не сказав, он вернулся в комнату.

Володька остался один в сенцах общежития. Вот так женитьба! Только моргни ему, и он пошлет к черту свою Анну Романовну, перед которой минуту назад ходил чуть ли не на цыпочках. «Володька, помогай…» Эти слова, сказанные просительным шепотом, стояли у него в ушах. Впервые в жизни он почувствовал себя взрослее собственных лет. С этим чувством он вошел в комнату.