Николай Погодин - Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.

— Не понимаю, что за чертовщина! — продолжал Ростик. — Не выходит. Сама видишь. Не могу понять, почему ушла Юлечка. Этот последний случай меня страшно расстроил. Ведь никакого повода. Ни у нее, ни у меня нет никого.

О Стелле Зубаревой он забыл. Она была не в счет. Его связь с ней, как ему казалось, не имела никакого отношения к его серьезным жизненным планам. Ему и в голову не приходило, что эта связь была причиной всех его неудач.

— Никого! — искренне солгал он. — И все–таки Юлечка ушла. А какие мы с ней планы строили! Семья, детишки… Честное слово!

Он так горестно замолчал, что матери стало жаль своего бедного, обиженного Ростика.

— Дрянная девчонка твоя Юлечка! — со злобой сказала она.

— Не надо, мама…

— Прости. Ты любишь ее, может быть?

— Не знаю. Мне жаль ее… Чудная девушка!

Но Ростик не был способен долго грустить. Чувства, как пар, недолго грели его душу. Через какие–нибудь десять секунд он сказал с ясной улыбкой и блестя глазами:

— Жени меня, мать! Честное слово, жени. Я серьезно говорю.

Елена Васильевна почувствовала облегчение. Она ждала этих слов. Теперь ей не нужно продолжать мучительный разговор с Ростиком. Теперь наконец она может взяться за дело.

Ростик насытился. Поглядев на ручные часы с толстым металлическим браслетом американского золота, он поднялся.

— Ты куда? А кофе?

Он озабоченно ответил:

— Поговорить надо с… — и назвал имя, широко известное в спортивном мире.

Мать молча кивнула, и Ростик пошел к телефону. Горькая складка появилась у нее на лбу. Что за племя эта молодежь! Хоть бы капля поэтичности, душевности! Елена Васильевна искренне считала, что сама она проявила во всем этом деле подлинное душевное благородство.

После разговора с известным в спортивном мире лицом Ростик перебросился несколькими словами со Стеллой Зубаревой. Он разговаривал с ней так, чтобы мать ничего не поняла. Ростик не решался привести Стеллу к себе и познакомить ее с матерью. Мать была человеком другой эпохи. Поведение Стеллы могло показаться ей неприличным. Стелла привыкла называть вещи своими именами. Елена Васильевна этого не выносила. Стелла запросто могла назвать Елену Васильевну старухой и даже не подумала бы, что это оскорбительно. Стелла воспитывалась в сороковые годы. Первое, что она запомнила, были бомбы. Ростик понимает Стеллу, но мать никогда не поймет ее. Пусть лучше они не знают друг друга.

Ростик не показывает матери Стеллу еще и потому, что они, как сказано у поэта, играли в недорогую любовь. Стелла замужем, ее сыну недавно исполнилось семь лет, но, ей–богу, она не виновата, что ей скучно все вечера сидеть с мужем и сыном. Если ей случается раз в неделю, а то и в месяц побывать в компании живых и веселых молодых людей ее возраста, то разве она в этом виновата? Может быть, виноваты бомбы? Во всяком случае, Стелла не любит морализовать, и они с Ростиком ведут себя друг с другом так, словно у нее нет ни сына, ни мужа.

Елена Васильевна не прислушивалась к разговору сына с известным лицом. Эта сторона его жизни мало ее беспокоила. Здесь у него все обстояло благополучно. Он сочетал в себе прекрасные качества организатора и спортсмена. Будучи отличным организатором, он не был увлечен этой своей деятельностью настолько, чтобы потерять дружбу с товарищами по команде. С другой стороны, он не настолько дорожил этой дружбой, чтобы уронить себя как организатора. В глубине своего странно счастливого существа он был безразличен и к своей деятельности организатора, и к товарищам по команде. О таких людях, как Ростик, принято говорить, что они никакие, как будто эти люди действительно не наделены никакими определенными качествами. Между тем быть никаким — тоже качество, и к тому же весьма определенное…

Ростик говорил по телефону минут десять, и Елене Васильевне пришлось звать работницу, чтобы подогреть кофе. Ей хотелось еще посидеть с сыном. Механически прислушиваясь, она ловила отдельные фразы из его разговора и поняла, что Ростик скоро поедет со своей командой в какие–то страны Южной Америки. Это хорошо. Пусть едет. Но было бы отлично, если бы он поехал женатым.

— Продолжим? — вкрадчиво спросила Елена Васильевна, не замечая, что сын вернулся из прихожей с тенью на лице.

Ростик налил коньяк в кофе.

— Ты о чем?

— Все о том же самом.

— Не понимаю, что продолжать. Я тебе все сказал.

По существу, он был прав. Молодое поколение лаконично. С этим надо мириться.

— У тебя испортилось настроение? — спросила она.

— Да.

— Что случилось?

— Южная Америка… Ты шутишь!

— Не понимаю. Заграница, как всякая заграница.

— Не понимаешь — и не говори.

— Ростислав, не груби матери.

— Но ты же действительно не понимаешь.

— Объясни.

— Дерутся, — мрачно произнес Ростислав.

— Вот уж действительно не понимаю.

— Во время игры дерутся. А мы не должны. Пальцем их не тронь. Сразу шум подымется. — Он искренне вздохнул и с горечью добавил: — Тяжелая будет поездка.

Посмотрев на мать и поняв, что она не сочувствует, а завидует ему, он сказал тем же горьким тоном:

— Тебе что!

Затем мать и сын долго разговаривали о тряпье.

Они говорили очень тихо, как заговорщики, боящиеся, что их подслушают и разоблачат. Сын с притворной небрежностью докладывал матери о том, что он привез в длинном плоском чемодане, а мать делала вид, что это ее больше забавляет, чем волнует.

Работница, служившая у Крохиных чуть ли не с детских лет, знала, что хозяева любят представляться друг перед другом, будто привезенное барахло их не интересует. Между прочим, сама она решительно не понимала, чем там можно интересоваться. Как–то она рассматривала, к примеру, туфли, привезенные Ростиком матери. Оказалось, что вместо каблуков у туфель какие–то шпильки. Только и жди, когда ногу вывихнешь. А платье просвечивало тебя навылет. Конечно, были и стоящие вещи. Например, отрезы. Тут можно было позавидовать: люди запасались на всю жизнь.

Тихий и плавный ход семейного сеанса неожиданно нарушился. Ростик каким–то необъяснимым образом проговорился и назвал имя Стеллы Зубаревой. Он сказал, что проведет вечер в своей старой компании, и назвал неизвестное матери женское имя.

Как это часто бывает, Елена Васильевна мгновенно все поняла. Она и раньше не сомневалась, что ее мальчик давно знает, что такое любовь. Вовсе и не нужно было, чтобы он вел себя слишком воздержанно. Обычно это приводит потом к несчастным увлечениям, когда страсть принимается за первую любовь.

Но сейчас Елена Васильевна поняла, что у ее Ростика есть какая–то постоянная, привычная связь, которая тянется, может быть, годы. Вот почему ушла Катя, вот почему ушла даже Юлечка, которую он, казалось, искренне полюбил.