Вера Солнцева - Заря над Уссури

— Долой интервенцию! — гремел зал.

— Да здравствует интернациональное братство трудящихся!

— Мы счастливое поколение! — снова зазвенел голос Ким. — Идеи революции воплощаются в жизнь, и они восторжествуют во всем мире! Нам даже невозможно сейчас представить великий отзвук великих событий. Друзья! Дорогие братья! Огонь революции сжигает устои России и перекинется на ваши страны: вы будете свидетелями мирового пожара. Ваш ликующий день торжества и победы впереди. Так ускорьте его приход! Нам предстоят жестокие схватки, кровавые события, но мы не побоимся смерти: мы бессмертны, как бессмертны идеи революции!

Товарищи! Нас не пугает скопище врагов, — продолжала она с тоской и обидой, — но нам больно, нас угнетает сознание, что огромная энергия, так необходимая благородному делу мира и борьбы за благосостояние народа, уходит на битвы со злом, силами реакции, ненависти и захватничества!..

Приподнятые, наэлектризованные люди кричали, аплодировали Ким, раздавались крики:

— Пиши, пиши нас, комиссар!

Яницын уже уходил с митинга, когда опять достиг его слуха приглушенный голос:

— Надо отдать должное, язык у мадам Робеспьер подвешен крепко!..

Сколько ни вглядывался Вадим в окружающую его плотную толпу людей, не мог угадать человека, сказавшего эти слова. Ясно — говорил недоброжелатель, а скорее всего враг. Кто? В городе неспокойно, шевелятся, поднимают шипящие головы змеи, исходят ядом. Да. Враги.

Враги. Ждут часа…

Через весь зал звонко и радостно окликнула его Александра Петровна:

— Вадим Николаевич! Подождите меня…

И уже шла к нему, сияя, ликуя. Победа! Победа! Кто может противостоять такому единодушию?

Вдруг вдали Вадим увидел знакомое лицо.

Золотоволосая статная женщина. Алена! Конечно, это она! Скрылась в толпе. Он хотел броситься следом, но Сашенька Ким, увлеченная, еще не остывшая от выступления, взяла его под руку, нетерпеливо допытывалась:

— Ну как? Я ведь не утомила их? Иногда увлекаюсь и перебарщиваю, хотя и знаю, что выступать надо кратко, ударно и только по существу…

Он молчал. Неужели Алена? Вряд ли — они недавно были в городе. Конечно, ошибся ты, чужой человек. Все поблекло вокруг: как ударила!

Вечером он записал выступление Ким. Умница! Много, много ей отпущено талантов. И впрягся в работу.

Войска белочехов отправлены союзниками из Владивостока к Никольск-Уссурийску — свергнуть и там советскую власть.

Идут ожесточенные бои.

Интернациональный отряд Красной гвардии, после мужественного сопротивления, после геройских сражений с численно превосходящим противником, вынужден покинуть город, отступить.

Части Красной гвардии и Красной Армии уходят из Никольск-Уссурийска и с Гродековского фронта. Снимается с места банда Калмыкова и сопутствует белочехам в их разбойничьем походе.

Часть революционно настроенных чехословаков откололась от белых чешских войск, сражающихся с нашими войсками на фронте. Создан «Полевой комитет чешско-словацкой Красной армии», который обратился с воззванием к белочехам.

«Силы русской реакции, во главе которой стояли русские офицеры и генералы, не смогли победить в бою русского пролетариата, а вы здесь, на Востоке, хотите сделать их черную работу… вы по указке англичан, японцев и американцев с Востока хотите задушить молодую русскую революцию, которая должна послужить прологом всемирной революции.

Что скажет вам наш народ дома, когда узнает, что вы здесь, в братской России, выступаете в роли душителей несчастного, четырехгодовой войной измученного русского народа, что вы уничтожили его свободу, которая должна быть зарей нашей свободы, так страстно ожидаемой…»

Беда грозит Хабаровску уже не только с Востока, но и с запада — там тоже выступили чехословаки и белые.

«К оружию! К оружию!» — зовут листовки, воззвания, прокламации.

«На защиту Советов! К оружию!» — бьет набат тревоги.

Хабаровск мобилизует людей, вооружается, обучает новобранцев, готовится к битвам.

Красногвардейцы 1-го Хабаровского Интернационального отряда, выезжая на фронт для борьбы с интервенцией, дали народу нерушимую клятву.

«…ни один из нас не отступит назад с поля брани, мы умрем или же победим врагов трудового народа».

Красноармейцы и красногвардейцы уже сталкиваются на фронте с калмыковцами и белочехами. И победа неизменно сопутствует доблестным красным войскам! Они успешно выбивают противника из занимаемых ими позиций, наступают, атакуют, умело разят врага. Счастливцы! «Будьте счастливы, будьте удачливы, братья, товарищи мои! Я изнываю: рвусь туда, тоже хочу видеть отрадные картины, когда калмыковцы и белочехи отступают в паническом страхе и бросают орудия, пулеметы, личное оружие. Смерть оккупантам и презренным изменникам, восставшим против родины и своего народа!..»

Тревожное, насыщенное событиями лето 1918 года мчалось стремительно! По поручению Дальневосточного краевого штаба Красной Армии, гвардии и флота Яницын вел большую организаторскую работу: формировал в деревнях и селах военные отряды, закупал у крестьян муку и крупы для нужд фронта, изымал из воинских складов старой армии оружие, снаряжение, фураж, продовольствие.

По возвращении в Хабаровск вновь и вновь обращался с просьбой послать его сражаться с белыми и чехами, рвался с оружием в руках схватиться с интервентами. Ему отвечали: «Вы накопили опыт борьбы с голодом и недостатками. Продолжайте свое дело. Накормить, одеть, снабдить оружием и снаряжением красных воинов — задача не менее ответственная, чем личное участие в бою. Уссурийскому фронту важнее ваша работа на месте…»

Скрепя нетерпеливое сердце подчинялся Вадим. Горько, конечно, но превыше всего партийная дисциплина: «Подчинись, солдат…» Что скромная роль то ли интенданта, то ли заготовителя имела большой смысл, он понял, хлебнув мурцовки в низовьях Амура. Там он попробовал горького до слез, когда сам-друг погрузил на пароходы сотни бочек с кетой, горбушей и вывез их в Хабаровск. Все незамедлительно пошло на фронт.

После изнурительной поездки грязный, изможденный Яницын еле доплелся до родного крова.

Марья Ивановна, милая мама Маша, так и всплеснула руками:

— Хорош! Да в чем у тебя душа-то держится, сынок? Вадим, Вадимка! Высох-то как, кожа да кости…

— Были бы кости, мама, а мясо нарастет, — отшучивался сын; собирал белье, мыло — в баню, отмыть дорожную грязь. И бежать в исполком, отчитаться, узнать последние новости — положение на фронте с каждым днем веселее! — прочитать свежие газеты, повидаться с товарищами и опять — в который раз! — просить отправить его на фронт: душа кричит, просит ратного дела. «Победят, опоздаю!» И опять — в который раз! — он получал отказ и подчинялся: такова воля партии.