Вера Солнцева - Заря над Уссури

— Что случилось? — почти крикнул Яницын.

— Во Владивосток прибыла двенадцатая дивизия японской армии. Двенадцать тысяч свежих, не бывших в боях солдат немедленно бросили на передовые позиции. Вы представляете, что сейчас делается на фронте? Непрерывно прибывают крупные японские подразделения — и с ходу идут в бой! Двенадцать тысяч подкрепления! Такая махина рванулась на нашу армию — страшно подумать. Союзники, конечно, не отстанут. Свежие силы, обученные, первоклассно вооруженные…

— Да! Махина!.. — растерянно сказал Вадим. Новость о неожиданном выступлении японцев застала его врасплох, хотя и в штабе и сам он предполагали о возможности подобного поворота событий на фронте. — Махина! Прошу извинить меня, Александра Петровна, но вынужден покинуть вас. Побегу в штаб, буду просить направить меня на фронт. Убежден, что теперь не откажут. Мне говорили, что я нужнее здесь, что на фронте дела развиваются успешно. Но теперь положение меняется: важен каждый человек под ружьем! Откажут? Подобная мысль нестерпима! До свидания, дорогая Сашенька!..

Ах, задержись, задержись хоть немного, Вадим! Ты в последний раз видишь ее — чудесную женщину, дочь страны Утреннего Спокойствия, пламенную революционерку России. Но не дано человеку видеть самое близкое будущее!

Яницын наскоро пожал тонкую руку Александры Петровны и торопливо зашагал в штаб. Горькое, горчайшее разочарование ждало его там. «Один человек не решает исхода тяжелых, кровопролитных сражений, которые идут сейчас на Уссурийском фронте. Срочно, незамедлительно нужны новые воинские части для замены выбывших… потрепанных в неравных боях… Выезжайте немедленно. Создавайте на местах из бывалых вояк отряды Красной гвардии. По возможности поддерживайте связь со штабом, регулярно информируйте о создании новых воинских подразделений…»

Яницыну оставалось только одно — впрягаться в знакомую лямку. Покорись, Вадим! Выше себя не прыгнешь…

Яницын не слезал с лошади, без сна и отдыха мчался он от села к селу — поднимал народ на борьбу. Но лавина неостановимых, стремительных событий делала бесполезными все его поистине героические усилия. Каждый день нес известия, не оставляющие никаких надежд на благополучный исход священной войны народа с врагами революции.

Многочисленный, превосходно вооруженный отряд под командованием японского генерала Оой «с целью помочь союзным войскам вытеснить большевиков из края» движется по направлению к Хабаровску, занимает важнейшие пункты Уссурийской железной дороги.

Хабаровск в опасности!

Затаившаяся в городе контрреволюция, чувствуя приближение интервентов, начинает не только поднимать голову, но и ядовито жалить.

Ожесточенные бои на Уссурийском фронте. Перевес на стороне реакции: оккупанты подбрасывают все новые и новые силы.

Беспримерно самоотверженное и мужественное сражение Красной Армии с частями 12-й японской дивизии, тремя батальонами чехословаков, английским и французским батальонами и отрядом Калмыкова в районе разъезда Краевский не приносит победы красным войскам: численный и технический перевес на стороне врага.

Хабаровск на осадном положении!

Неустанно, тревожно, сурово бьет набат тревоги: враг у ворот города!

Враг наседает. Силы слишком неравны.

Конец августа — части Красной Армии отступили с уссурийских позиций в район Бикина.

Чрезвычайный Пятый съезд Советов, состоявшийся в Хабаровске 25–28 августа 1918 года, принял решение о прекращении фронтовой войны и переходе к партизанским методам борьбы.

Съезд обратился к трудящимся массам стран-оккупантов:

«Акт вторжения японских, американских, английских и французских войск в пределы Дальнего Востока мы считаем как самое грубое оскорбление и возмутительное нарушение суверенных прав трудового народа России… Если же под напором огромных вражеских сил мы должны будем отойти от теперь занятых нами позиций, то сделаем это в последнюю минуту, с проклятием на устах, для того чтобы, собравшись со свежими силами, вновь ринуться на обнаглевших врагов».

Японские регулярные части, чехословаки и семеновцы заняли 1–2 сентября Читу, и власть в Забайкальской области захватил белый атаман Семенов.

2 сентября Дальсовнарком эвакуировался из Хабаровска в город Свободный.

«Итак, конец? — спрашивал себя Вадим, и мысль его невольно возвращалась к другу, который часто нес ему ответ на самый запутанный вопрос. — Где же Сережа?» Об отряде, в котором он был комиссаром, шли самые лучшие отзывы. «Сражаются, как львы!» — услышал Вадим однажды в штабе. «Ну, еще бы! Комиссар Лебедев — кремешок! Я знал его мать, она тоже была негнущейся женщиной, кремешком…» — ответил седой коммунист, слово которого было для Яницына законом.

«Дальсовнарком эвакуировался в Свободный. Неужели полный разгром? В Чите обосновался Семенов. Забайкалье захватили белые. На западе враги, и с востока вплотную подошли интервенты. Мы в капкане, в ловушке, которая захлопнулась одновременно с двух сторон! Что же делать? Точный и ясный язык Пятого съезда: прекращение фронтовой войны и переход к партизанским методам борьбы.Дело! Дело!.. Собравшись со свежими силами, вновь ринуться на обнаглевших врагов». Вздрогнул, как тогда, когда слушал страстный голос Александры Ким: «Мы бессмертны, как бессмертны идеи революции».

Яницын немного повеселел, посмотрел на крепко сжатые от волнения сильные руки. Такому мужику и в кузне работать не грех! Не падай духом, Вадим! Пока жив солдат, пока жива в нем надежда и жажда борьбы, будет жива и будет здравствовать пролетарская революция!..

Выйдут темнореченские бабы с ведрами к Уссури, перебросятся новостями. А новости одни и те же: не на живот — на смерть бьются красные с пришельцами-иноземцами; рвется враг к Хабаровску.

— А во Владивостоке-то, сказывают, опять переворот.

— Кто же таперича там у власти заступил?

— Да мужики еще не дотумкались. Обождать малость надо…

Красные. Белые. Что могла разобрать в этой неразберихе Лерка? Где уж ей, — взрослые терялись, не знали, что к чему. От беспокойной, неустойчивой жизни еще крепче хватает за горло нужда.

Сентябрьским, еще теплешеньким вечером зашел к Новоселовым Лесников и сказал:

— Здоровы были! Я к тебе, Настя, с просьбой. Мы с Аленушкой собрались завтра сгонять на подводе в Хабаровск. Хотим по базару порыскать: надо хоть какое барахлишко купить — совсем обтрепались, в лохмотьях ходим. Не отпустишь Валерку с нами? Боюсь на базаре без присмотра чужую лошадь бросать: тогда меня дядя Петя с кишками съест.