Арчил Сулакаури - Белый конь

Быстрее молнии Андукапар кинулся со своим креслом на Поликарпе, схватил его за запястье и потянул к себе. Видно, руку он сжал со страшной силой, потому что лицо у Поликарпе перекосилось, сморщилось, сначала он приподнялся на одной ноге и подался назад, как будто падал на спину, потом скрючился и рухнул на колени перед креслом, издав отчаянный вопль:

— Убиваешь, безбожник!

— Уберешься ты отсюда или нет?

— Ухожу… Какого черта!.. Только отпусти руку!

Андукапар отпустил его, быстро повернул свое кресло и остановил его у окна. Поликарпе некоторое время стоял на коленях, болезненно морщился и растирал побелевшее запястье. Потом медленно поднялся и пошел к двери. Открыв двери, он, не оборачиваясь, пробормотал:

— Впервые вижу такое гостеприимство!

— Я тоже впервые вижу такого невежу и наглеца! — сказал Андукапар.

Богдана подошла к Андукапару, провела рукой по его волосам, наклонилась и поцеловала его.

— Разве стоило из-за этого мерзавца так горячиться? — Богдана обняла Андукапара обеими руками и прижалась щекой к его лицу. Оба они замерли.

Лука вышел на балкон.

Он был удовлетворен и счастлив. Опираясь обеими руками на перила, он смотрел на Куру, сверкавшую под мартовским солнцем. На берегу возились два белых щенка, наскакивая друг на друга, катались по земле, кусали за уши. У берега качалась пустая плоскодонка, на борту лодки сидела трясогузка.

Лука радовался. Он не думал, что Андукапар такой сильный, что у него в руках столько силы. Он все время вспоминал слова, сказанные как-то Поликарпе Гиркелидзе: «Разве Андукапар справится с такой женщиной?! Ай-ай-ай!» Он не до конца понимал значение этих слов, но они все равно мучили его и не давали покоя. Но самым отвратительным было выражение лица Поликарпе, когда он это говорил.

А сейчас он своими глазами увидел, как Андукапар поставил на колени Поликарпе Гиркелидзе, этого глупого, наглого человека, который, должно быть, только затем и явился в дом Андукапара, чтобы убедиться, справляется или не справляется калека со своей женой, так крепко стоящей на ногах.

Луке внезапно захотелось самому быть калекой, только чтобы за спиной так же, как Богдана, стояла Маико, наклонившись к нему, обняв руками за шею и прижимаясь щекой к его лицу…

Маико только на третий день пришла в школу. Фонарь под глазом зажил, от него остался только лилово-желтоватый след.

Мито избегал Луку, не смотрел ему в глаза. Теперь он не отлипал от Ираклия Девдариани, на перемене они вместе рыскали по коридору. Лука потерял свою долю хлеба. Он не знал, пополам они делили паек всего класса или сами отдавали учителю третью часть.

Синяки, полученные Лукой, очень заинтересовали одноклассников, но Лука быстро пресек их любопытство, коротко ответив, что его избили, и таким образом избавился от назойливых расспросов.

Появление Маико обрадовало его, но он не решился к ней подойти, почему-то чувствовал себя виноватым, особенно теперь, когда собственными глазами увидел, как расправился калека со здоровенным детиной. Однако после уроков Маико и Лука все же встретились в коридоре. Рядом молча пошли по коридору и спустились по лестнице. Выйдя на улицу, они увидели стоявшую у подъезда Богдану. Лука удивился и встревожился — не случилось ли чего. Но Богдана ласково ему улыбнулась и прижала к груди. Потом сказала:

— Покажи-ка мне этого Ираклия Девдариани.

Ираклий и Мито стояли на углу. Ираклий, по обыкновению, курил, прислонясь к стене.

У Луки сжалось сердце от дурного предчувствия, поэтому он задержался с ответом, но Маико опередила его:

— Вон тот, с папиросой.

Богдана тотчас направилась к Ираклию, подошла к нему, хлопнула рукой по плечу и показала, чтобы он следовал за ней. Ираклий оторвался от стены и, немного растерянный, пошел за Богданой. Они были почти одного роста. В глубине тупика Богдана остановилась. Мито остался на месте, а Маико и Лука сделали несколько нерешительных прыжков вперед.

Ираклий Девдариани, очевидно, пришел в себя, он с вызывающим видом стал перед Богданой, дымя папиросой ей в лицо.

— Это ты их поколотил? — спросила Богдана, указывая на Луку и Маико.

— А тебе какое дело, я или кто другой? Если понадобится, еще излупцую обоих!

Лука даже не успел заметить, когда Богдана размахнулась. Он услышал только звук затрещины и увидел растянувшегося на земле Ираклия. Ираклий вскочил и как безумный бросился на Богдану. Лука снова услышал треск пощечины, на сей раз Ираклий отлетел к стенке, не удержался и снова упал.

— Не смей больше их трогать, иначе худо тебе придется! — Богдана обняла за плечи Маико и Луку и повела их по улице.

Все это случилось так быстро, что Лука не успел сообразить, что произошло. Только в сердце постепенно просачивался страх, он боялся, как бы Ираклий не подкрался сзади и не ударил Богдану чем-нибудь, палкой или камнем. От Ираклия всего можно было ожидать. Причем, охваченный страхом, Лука не смел оглянуться назад и напряженно следовал за Богданой.

— Пока я с вами, ничего не бойтесь, завтра спокойно идите в школу, я уверена, что он вас пальцем не тронет.

Все трое вышли на проспект и повернули налево. На углу Лука успел оглянуться украдкой и заметил, что ни Ираклия, ни Мито возле школы не было. Улица была пуста.

Богдана остановила фаэтон. Сначала посадила Луку и Маико, потом сама устроилась между ними.

— Куда? — спросил фаэтонщик.

— В Чугурети, — ответила Богдана.

Фаэтон двинулся. О такой роскоши Лука не смел и мечтать. После недавнего страха и напряжения неожиданное удовольствие расслабило его и разнежило. Медленное покачивание фаэтона, равномерное цоканье копыт, грузная фигура извозчика, перетянутая кушаком, — все доставляло ему неизъяснимое блаженство…

Дома быстро убегали назад, дома и идущие по тротуару люди.

— Эй, Лука! — вдруг закричал кто-то. Лука выглянул из коляски и увидел одноклассника, Уча Шавдия со всех ног бежал за фаэтоном, размахивая сумкой. Он радостно окликал Луку и махал ему рукой. Лука великодушно помахал в ответ…

Фаэтон обогнал еще одного товарища Луки, потом второго. Теперь уже трое бежали за фаэтоном — обрадованные, сияющие… По дороге к ним присоединилось еще несколько ребят, идущих домой. Группа сопровождающих фаэтон постепенно росла. Они бежали с криком, толкали друг друга и прохожих и все же продвигались вперед, стараясь держаться поближе к фаэтону, кричали Луке что-то невнятное, возбужденные и сияющие, заглядывали ему в лицо. Лука тоже радовался. Чему он радовался? Вдруг ему показалось, что все так и должно было случиться. Он возвращался домой с победой — так на чем же он мог вернуться, как не на фаэтоне?