Юрий Бородкин - Поклонись роднику

— Да на кой черт нам этот работник! Только и смотрит, где что худо лежит.

— Михаил Арсеньевич, не будем отталкивать человека: может быть, наконец за ум возьмется.

— Сумлеваюсь в успехе, — произнес Шалаев, расстроенно кладя трубку.

Тотчас направился к Евстольиной избе, считая своим бригадирским долгом до конца прояснить вопрос. Васька уже успел затопить маленькую печку, сидел возле нее на низенькой скамеечке, курил.

— Здорово, приятель! — не очень дружелюбно молвил Шалаев.

— Здравствуй, дядя Миша!

— Жить, что ли, располагаешься?

— Не думай, что самовольно: сельсовет разрешил.

— Знаю.

Шалаев окинул избу, сохранившую жилой вид, оценивающим взглядом. Старуха умерла недавно. На окнах висели занавесочки, в углу под образами была собрана стопка журналов. На кровати лежал скрученный ватный матрас. Ходики с двумя гирями и кукушкой молчали.

Бригадир походил по широким, плотно подогнанным друг к другу половицам, остановился, расставив короткие ноги, обутые в валенки с галошами; раскосые глаза смотрели на Ваську придирчиво.

— Предупреждаю: жить живи у нас в деревне, но чтобы не баловать — ни-ни! — строго поводил пальцем в воздухе. — Наши мужики не потерпят этого. Ежели что, пеняй потом на себя.

— Хватит пугать-то, дядя Миша.

— Не пугаю, а предупреждаю.

— Давай-ка лучше выпьем за встречу: чай, в соседях жить будем.

Васька проворно развязал рюкзак, извлек бутылку, буханку хлеба, шпроты, и сырок «Волна». Бригадир попал в затруднительное положение: вроде бы и негоже пить с Васькой Мухиным, нежеланным соседом, да как отказаться от угощения?

Выпили по полстакана. Шалаев за стол не садился, давая понять, что долго задерживаться не собирается.

— Теперь, брат, на этот счет, — он щелкнул бугристым ногтем по бутылке, — большое ограничение.

— Не на работе выпиваем, а дома, — нашел объяснение Васька. — Присядь, дядя Миша.

Шалаев, расстегнув фуфайку, сел на лавку. Лицо его раскраснелось, круглый нос рдел как яблочко.

— Я и говорю, пьяниц поприжать надо — распустились, а я, к примеру, всю жизнь работаю, дело свое знаю, — пустился он в рассуждения, приглаживая жидкие прядки волос на лысеющей голове. — Вот ты пас коров, знаешь, что все стадо стегать арапником нечего: достаточно поучить блудню.

— Точно! — с готовностью согласился Васька.

— Избенка у Евстольи, надо сказать, неплохая, внутри удобная. Только тот угол сел: надо выправить, подвести. Умеешь немного топором-то?

— Приходилось на лесоповале.

— Это не то, парень. Еще чему там научили? — прицелился на собеседника своим раскосым взглядом Шалаев.

— Каменщиком работал, потом собирал вот такие панцирные сетки, — Васька показал на кровать.

— И то дело, — одобрил бригадир.

— Кто в этих сборных домиках живет? — кивнул Васька, глядя в окно.

— В одном Костя Озеров с моей Галинкой, в другом Толька Иванов с Шурой. Две молодые семьи, у обеих по ребенку. Хорошо живут. Вот и тебе скажу, женись поскорей, если доброе на разуме, а так — будешь баландаться, как дерьмо в пролуби.

— Какая дура за меня пойдет? — Васька зло потянул в себя табачный дым; на щеках задвигались желваки.

— Это уж как поведешь себя, — резонно заметил бригадир. — Скажи, к примеру, на чем спать сегодня будешь?

— Матрас есть.

— То-то и оно, что нагольный матрас. Э-эх!.. Попроси у Логинова пару простыней, одеяло, кроме того, фуфайку, спецовку, валенки: на складе все есть. А сейчас пойдем ко мне, возьмешь какое-нибудь одеяло. Чего еще? Может быть, картошки, молока, — раздобрился Шалаев.

— Спасибо, дядя Миша.

— Поработаешь пока на пару с Федором Ивановым, а там посмотрим.

— Мне выбирать не приходится.

— Честно говоря, я шибко сумлеваюсь в тебе: небось опять отколешь какой-нибудь номер?

— Всю жизнь меня воспитывают, — недовольно мотнул кудрявой головой Васька.

— Пора браться за ум, парень. Ты так поставь вопрос: чем я хуже других?

Дерзость, промелькнувшая было в зеленых Васькиных глазах, погасла, призадумался, потягивая сигаретку.

— Ладно, пошли, — сказал бригадир. Походя заметил: — Трубу-то не закрывай, а то кабы не угореть.

Удачный выдался день для Васьки Мухина. Принес от Шалаевых старое ватное одеяло и ведро картошки; молока Марья пообещала дать утром. Тронуло Ваську внимание со стороны людей, хотелось отблагодарить их за добро. К этому чувству примешалась досада при виде чужого благополучия, как будто не сам он, а кто-то посторонний был виноват в его судьбе. Уже в сумерках, не включая свет, долго сидел у окна, не без зависти смотрел на новенькие нарядные дома осокинских молодоженов. Видел, как Костя Озеров подогнал трактор, как к нему подошла жена с девочкой на руках. Тоскливо становилось на душе. Хоть бы кошка была в доме или собака. «Почему я не могу жить как они? Чем я хуже других?» — вспомнил он слова бригадира. Видно, настала пора задуматься о жизни, которую он растрачивал беспутно.

Несмотря на то что устал с дороги, на новом месте не спалось. В избе старухи Смирновой он еще чувствовал себя постояльцем, а не хозяином. Сможет ли он стать им? Трудно было ответить и самому себе.

После заседания совета РАПО Алексей Логинов зашел к районному архитектору подписать акты на отвод земельных участков под новое строительство. Снова пришлось поспорить с ним, но подписывать бумаги надо, иначе банк не откроет финансирование.

На улицу вышли вместе с председателем лучшего в районе колхоза «Заветы Ильича» Федором Арсеньевичем Воробьевым. Тот энергично хлопнул по плечу:

— Заглянем к первому: дело есть серьезное.

Кондратьев приветливо поднялся из-за стола, пожал руки.

— Что-то сразу вдвоем? Значит, серьезный вопрос, — сказал он, показывая на стулья.

Логинов и Воробьев сели друг против друга.

— К первому секретарю с несерьезными вопросами ходить нечего, — сказал Воробьев, приглаживая белые седые волосы, не потерявшие упругости. Колоритный мужик, лицо шероховатое, обветренное, брови широкие и жесткие, вразлет.

— Читали областную? — Кондратьев приподнял газету, лежавшую на столе. — Вчера состоялся пленум обкома: Воронцова освободили от обязанностей первого секретаря.

— По-моему, неплохо работал, — сказал Воробьев. — Возраст критический, да и область показателями не блещет.

— Кого избрали? — спросил Логинов.

— Прозорова Игоря Александровича. Говорят, работал в ЦК. Молодой.

— Понятно, в духе времени. Каждый день сообщают о больших кадровых переменах, много их еще будет до съезда. — Воробьев напряженно свел брови, помолчал. — Я тоже хочу, Владимир Степанович, подать в отставку, пока не попросили. Кстати, не первый раз прошу об этом.

— Федор Арсеньевич, тебе отставка не грозит, ты человек в районе заслуженный! — улыбнулся Кондратьев. — Энергии тебе не занимать, еще молодым потягаться.