Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.

— Ну, — улыбнулся Андрей, — чтоб теперь да быстро навести порядок — как раз подвиг, нужен. И, как на подвиг, надо поднять людей на это дело. Так прямо и сказать им: от каждого требуется подвиг.

А Виктор все смотрел в окно.

«Долго, ох, долго!» — думал он, и только одно это тоскливое слово и дребезжало в его ушах. Вот и деревья зазеленеют, и акации зацветут, и весна в срок выполнит свой радостный план, а Виктор все еще будет барахтаться в трясине... А долг будет расти да расти...

После совещания, когда они остались втроем — Виктор, Андрей и Светличный, — Андрей сказал молодому управляющему:

— Ну, брат, ты прямо как художник нарисовал картину состояния шахт.

— Да, но картина-то невеселая... — вздохнул Виктор.

— Зато, зная болезнь, ее лечить легче.

— Долго, ох, долго!

— Ничего. Мы тебе все поможем. Обещаю, что два месяца никто тебя клевать не будет. Не дадим! А ты спокойно выправляй дело.

— Тем более что курс ты наметил верный, — прибавил Светличный.

— Ты думаешь? — рассеянно пробормотал Виктор.

Как на совещании, так и сейчас, он избегал встречаться взглядом со Светличным: ему казалось, что тот смотрит на своего молодого начальника чуть-чуть насмешливо. Виктора давно уже мучило, что так и не удалось ему поговорить со Светличным откровенно и по душам. Не пора ли все-таки это сделать?

— Ты извини меня, Федя, — хрипло и опять не глядя на Светличного, сказал Абросимов. — Мне перед тобой, ей-богу, неловко...

— Почему? — изумился тот.

— Ведь если по правде, по справедливости, так тебе бы здесь руководить, а мне бы тебе подчиняться...

— Вот ты о чем! — чистосердечно расхохотался Светличный, но потом, увидев, что для Виктора это слишком серьезно, придвинулся ближе к нему и сказал, свирепо нахмурив свои косматые брови: — Ты это выбрось, выбрось из головы. Партия лучше знает, кого из нас куда ставить. А я к тебе дорогою душою, — слышишь? — дорогою душою готов и подчиняться и помогать, — и он протянул Виктору руку.

Тот растроганно схватил ее.

— Ну, спасибо! Слушайте, хлопцы! — вдруг, сразу повеселев, вскричал он. — А давайте-ка все ко мне в гости. Ведь мы за этими чертовыми делами так ни разу по-человечески и не встречались.

Друзья охотно согласились, и они шумной, ребячьей ватагой ворвались в новый директорский дом.

Даша обрадовалась им. Обрадовалась гостям, обрадовалась тому, что Виктор рано пришел домой, — не часто она теперь его видела. Она сразу же засуетилась, захлопотала, забегала.

— Сейчас, сейчас буду вас кормить! — посулила она на бегу. — Ведь вы же, как черти, голодные?..

А Виктор стал показывать гостям свой новый дом.

Ему самому здесь не все было знакомо. Каждая картина на стене, каждая безделушка на буфете были для него самого открытием. «И когда только Даша успела? — восхитился он. — Она наладила дом быстрее, чем я — трест...»

— В этом доме жить можно! — изрек Светличный, когда, осмотрел все закоулки, вплоть до веранды и сада, гости вернулись в кабинет.

— И хорошо можно жить, — прибавил Андрей, но тотчас же и заметил: — Э, а книг-то у тебя маловато!..

— Ну, совсем как Нечаенко! — расхохотался хозяин. — Помнишь, как он раз перетряхнул нашу библиотечку?

И они, словно сговорившись, в этот вечер предались роскоши воспоминаний.

Только тот, кто, как добрый хозяин, знает настоящую цену каждому рабочему дню, кто в итогах трудового месяца коллектива привык видеть и свое, личное счастье или несчастье, для кого мертвые цифры в сводке не мертвы, а исполнены жизни, борьбы и треволнении, — тот знает, как круто даются последние дни месячного плана и как у иных ротозеев легко, вскачь, словно мелочь из дырявого кошелька, сыплются первые дни: не успеет оглянуться, — а уж рассорил, растерял добрую половину…

Вприпрыжку, медяками, легкими гривенничками покатились первые майские дни, и хотя Виктор старался каждый пятак поставить ребром, из каждого дня выжать все капли, — он и сам не заметил, как растаяла первая неделя. А сделал он, как ему казалось, мало, совсем мало, почти ничего.

Но ночью пятого, точнее — ранним утром шестого мая его разбудил телефонный звонок. Виктор тотчас же схватил трубку. Он все еще никак не мог привыкнуть к этим тревожным ночным звонкам; за каждым из них ему мерещилась катастрофа.

Звонил Посвитный. Каким-то незнакомым, не своим — спокойным, деловым голосом, без обычного хихиканья, он извинился за то, что так рано потревожил начальника, и Виктор, холодея, догадался, что стряслось нечто необыкновенное.

— Да что, что случилось-то? — нетерпеливо крикнул он в трубку.

— Докладываю, — медленно и с достоинством отвечал голос, совсем не похожим на голос Посвитного. — Только что мы выдали на-гора последние вагончики угля и тем самым выполнили суточный план на сто три процента...

— Что? Что? — ушам своим не поверил Виктор.

— Выполнили суточный план на сто три процента, — повторил Посвитный.

— Да как же это... как же ты, дорогой ты мой! — откидывая прочь одеяло и касаясь босыми ногами пола, закричал потрясенный Абросимов. — Да быть этого не может!

— Приглашаю приехать, убедиться...

— Приеду! Дорогой ты мой! Да немедленно же приеду! Да уж не обсчитались ли вы? — вдруг встревожился он.

— Нет, — успокоил Посвитный. — Точно. Как в аптеке. Не извольте сомневаться... — и больше уж не выдержал: захихикал.

Через полчаса Абросимов катил по дороге на «Софию». Ему не терпелось самому удостовериться в правде слов Посвитного, он готов был сам пересчитать все вагонетки с углем.

Сомнения не оставили его. Он до деталей знал все свои шахты, знал, чем каждая дышит; то было дыхание тяжелобольного. И вдруг ему говорят, что больной лихо вскочил с постели, взял одр свой под мышку и поскакал на майскую лужайку играть в футбол. Да быть этого не может!

«Но, с другой стороны, не станет же Посвитный меня разыгрывать? Такими вещами с управляющим не шутят! Не первое апреля. Значит, правда, правда!.. — ликовал он. — Началось, сдвинулось... Вот тебе и Погнитный! Ну, молодец, ну, одарил сюрпризом... Вот это подарок так подарок!»

— Что вы сказали, Виктор Федорович? — обернулся к нему шофер.

Оказывается, Виктор, сам того не замечая, уже вслух воскликнул: «Сюрпризец, да, сюрпризец!»

Он засмеялся:

— Погодка, говорю, отличная!

— Да уж чистая благодать! — охотно отозвался шофер, щурясь от нестерпимого солнца.

А утро и в самом деле было необыкновенное. Во всяком случае, таким оно казалось Виктору сейчас. Да кто это выдумал, будто в Донбассе небо низкое, дымное, серое? Оно — вот оно какое: и дна в нем нет! И не голубое оно, не синее, в какое-то нежно-светлое, чистое и озаренное: в природе и колера к нему не подберешь! И кажется, что оно все время подымается, подымается куда-то еще выше, словно улетает... И вслед за ним с земли тоже тянется ввысь все живое: и юные всходы, и первая зелень озимых, и тополиные ветки с трепетными листочками, и даже сама дорога, круто взвивающаяся ввысь...