Леонид Пасенюк - Люди, горы, небо

— Из Севастополя, поди?

Да, из тех краев, — невнятно ответил Игорь, жуя краюху, распространяться на эту тему ему не хотелось.

— Моего там не видел? Перевощиков фамилия, Петро?..

Я вот ходила, искала по всем дорогам, смотрела среди пленных… Нет. Нигде нет. Живой ли еще?

Она всплакнула.

— Живой, верно. Не все ведь в Севастополе погибли. Была эвакуация. А то в плену. Но скорее всего твой муж на Кавказе нынче. Гм… А какой он из себя?

Да пониже тебя будет. Посправней… — Женщина что–то чересчур уж пристально на него смотрела. — Сам–то ты куда теперь?

Из осторожности он назвал не Курман — Кемельчи, а Евпаторию.

— А ты разве оттуда? Я ведь тоже евпаторянка.

— Жил там до войны немного, — принужденно сказал Игорь.

— Да уж не Игорь ли ты? Люси Левандовской муж? О‑ой, ну надо же! Неужто меня не узнал, соседка я, живу через два дома? О‑ой, Игорь, какой же ты ста–ал стра–аш–ный!.. Люся–то как обрадуется, сердешная. Шутка ли, живой после такого светопреставления — видно, чего–чего только не перенес!

— Всякого, — сдержанно сказал Игорь, вовсе не обрадовавшись возможности свидеться с женой; еле он уговорил добрую женщину, чтобы она ни словом, ни намеком не обмолвилась, что видела его; совсем не в Евпаторию он идет и не до Люси ему пока, в нынешнем–то положении…

Но не зря он остерегался таких встреч — все же не утерпела баба, проболталась Люсе, а может, даже в мыслях не имела молчать, лишь усыпила его подозрительность. Потому что ровно через два дня догнала его Люся на попутной бедарке, узнала сразу, изможденного и потного, бухнулась головой прямо в раненую руку, так что Игорь света невзвидел, и не понять, то лй плачет, то ли смеется… Ш что тут будешь делать? Уговорила его идти в Евпаторию. Сергея–де дома нет, то есть вообще он уже дома, дезертировал, что ли, но сейчас в горах, у немцев служит.

— Партизан, верно, ищет? — спросил Игорь.

— Каратель он, — грустно сообщила Люся. — Наверно, ищет, раз каратель…

— Что же я в таком случае у тебя дома потерял? В карты буду играть со своим милым сродственничком? С тобой миловаться?

Люся сделала жалостливую гримаску.

— Ну, Игорь, ну брось, ну не надо. Вот нравится тебе до крайней степени все осложнять. Обойдется как–нибудь.

— Жить я у тебя не буду.

— Ну хорошо, — согласилась Люся, вздохнув. — Жить ты будешь у надежной женщины: она нам предана, сын у нее в Красной Армии командир. Она спрячет тебя — татар немцы вообще не трогают. У нее как за каменной стеной…

Ладно, — буркнул Игорь.

Но хоть жилось у татарки покойно и безобидно, Люся ему передышки не давала, продолжая изо дня в день всячески обрабатывать, била на психику, да в конце концов как он сам–то судит, жена Люся ему или нет?.. А раз жена, то до каких пор спать им врозь?..

Пришла однажды, решительно заявила еще с порога:

Идем домой. Не бойся, папа все сделает, папа все устроит.

— А не секрет, что такое он мне устроит?

Пусть это тебя не волнует. Главное, тебя не тронут, никто ведь и не знает, что ты, кто ты, где ты был. Герой финской кампании — самый большой твой грех.

— Гм… А Сергей?

— Сергея нет дома, да скоро он и не заявится.

Поддался на уговоры Игорь, перешел в дом тестя, жил не то чтобы открыто, но свободно спал, утопая в перине.

День прошел, неделя прошла, благостные такие тишина И спокойствие вокруг установились, вроде бы уже и не воевали нигде, и не лилась кровь, и не рушились дома, и не плакали осиротевшие дети. Но все это была ложь — и не мог Игорь посреди лжи в довольстве нежиться! Размышлял он, как отсюда незаметней уйти, проще говоря — смыться. А все решилось куда как просто.

Вдруг вбежала белая как стенка Люся, крикнула не своим голосом:

— Сергей здесь! Что делать, что делать, ума не приложу!

Торопливо застегивая рубашку, Игорь сказал:

— По крайней мере ты должна была заранее предвидеть его появление. Что ж это, с бухты–барахты?..

Только они успели вот так перемолвиться, а уж и Сергей собственной персоной стоит на пороге. В немецкой форме правда, без оружия, оружие в своей комнате оставил, возмужавший такой, обветренный, с жестким блеском во взоре. И даже как будто выше стал за тот год, что они не виделись.

Он изменился в лице, тень волной прошла. Но, конечно, не испугался — не его очередь пришла пугаться.

— Ты? Откуда?

Он сделал нетерпеливый жест, чтобы Люся вышла. Люся не подчинилась, и тогда он прикрикнул:

— Оставь нас на минутку, сделай одолжение!

Люся сверкнула на него глазищами, молча повернулась и вышла, сильно хлопнув дверью.

Как ты сюда попал?

Стараясь держать себя в руках, Игорь даже усмехнулся.

Собственно, чему ты удивляешься? Быть здесь и жить в этом доме я имею не меньше прав, чем ты.

— Брось антимонии разводить, надоело. Права тут мне будешь доказывать. Кончились твои права. — Сергей властно прошел на середину комнаты, потянул к себе. стул. — Так вот, чтобы с самого начала не было недоговоренностей: тебе здесь не место.

Игорь горько хмыкнул. «Вам нельзя здесь оставаться», — сказали ему в Севастополе. «Тебо здесь не место», — грозят в Евпатории уже без обиняков. Внезапно он ощутил себя в положении зайца, которого почти полностью обложили и вот–вот затравят.

— Что ж, я это уже и сам понял. Даже несколько раньше твоего любезного предупреждения. — Он взглянул ему прямо в глаза, в безгрешные глаза предателя: страшноватая искра в них гуляла, прыгала из зрачка в зрачок. Надеюсь, стрелять в спину не станешь?

От слепой Ненависти у Сергея побелели губы, запузырилась на них слюна.

— Не заинтересован, товарищ орденоносец. Шуму много. Мокроты… Но в другом месте советую мне не попадаться.

— Что ж, — внешне спокойно сказал Игорь, пытаясь унять нетерпеливую дрожь рук: удушить бы сейчас этого ублюдка! — Вечером я уйду. А пока сгинь с глаз долой, дай с Люськой потолковать.

Евпаторию он покидал в сумерках — далеко за город его провела все та же татарка.

Люсю он оставил — во второй уже раз с досадным чувством невыясненности отношений. Не повезло ему с этой женщиной. Как приятно было бы сейчас сознавать, что жена находится где–то в Алма — Ате, эвакуировалась, ведь чего проще, бездетная же, ну и приносит посильную пользу народу, работает в госпитале или где там еще. У всех жены как жены, а у него вот какая, папина дочь, поддалась на уговоры старого дурака, осталась в оккупации, да еще и мужа пыталась удержать около своей юбки. Но и порвать с ней не мог, не было прямого повода. Кроме того, может, в самом деле он ее любил? Тут и понимаешь, что ни к чему, а любишь!

Над рекой словно снежная крупа сыпалась — бил в лицо сизоватый мокрец — и не кусался, а как–то неприятно было ощущать великую множественность этой тли. Не продохнуть.