Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3

Зина. Опять не находишься. Когда же ты найдешься?

Саня. Зина, это ужасно.

Зина. А я что говорю. Конечно, ужасно.

Салазкин. Ты, Зина, вполне серьезно ставишь этот вопрос?

Зина. Ах, Женя, хотела бы я снова сделаться несерьезной… Но, увы, не сделаюсь.

Входит Фиса.

Фиса (Зине). Опять вас просят к телефону.

Зина. Благодарю. Лечу. (Уходит.)

Фиса. И что это за Зина?.. Авторитетная.

Салазкин. Бывают и такие.

Фиса. Бывают, вижу. (Уходит.)

Салазкин. Саня.

Саня. Что, Женя?

Салазкин. Так вот, Саня… вот так.

Саня. Вот так, Женя… Так вот.

Салазкин (с необыкновенной для него силой). Что я тебя люблю, ты знаешь. Я написал тебе об этом сорок писем… Может быть, больше, не считал. И никому ничего подобного я не говорил. И все мотивы моих писем, все их темы, вся музыка строк сводились к моим словам. Их всего три. «Я тобой живу». Ты, наверно, помнишь. Это случилось как раз на выпускных. Зина, как всегда, точна. Прошло два года. Слышишь? И опять я могу повторить те три слова. Но это — я. А ты?

Саня. Женя, а ты спросил меня тогда, назад два года, живу ли я тобой?

Салазкин. Не спросил.

Саня. Не спросил. И я считаю, что горе в том, что вы не спрашиваете. Иван у Зины ни о чем не спрашивал.

Салазкин. «Иван», «Иван»… Он — случай, а не общее явление. И меня он не трогает.

Саня. А меня трогает. Я не хочу встретиться с таким случаем.

Салазкин. Такого случая не будет. Я тобой живу. Но теперь я спрашиваю. Я так тебя люблю, что не могу представить себе, как можно взять эту руку, если рука… твоя рука ко мне не тянется. И только потому я так с тобой говорю, что знаю: ты живешь мною.

Саня. Женя, ты восхитителен. А еще что ты знаешь?

Салазкин. Еще я знаю, что ты живешь мною.

Саня. Слышу. А еще?

Салазкин. Ты живешь мною… мною… мною…

Появляется Укропов.

Укропов. Что ты кричишь? Ну кто так делает?

Салазкин. Я делаю, потому что я воюю за свое будущее.

Укропов. В будущем ты будешь жить при коммунизме.

Саня. Укропов неизменен.

Салазкин. Я хочу жить при коммунизме не один, а вдвоем.

Входит Зина.

Зина. Можете меня поздравить. Говорила со Львом Порошиным. С ходу предлагает работать у них над новой темой. Параллельно могу вести научную работу.

Укропов. Уж за твое-то будущее мы все спокойны.

Зина. А что у них? Переговоры зашли в тупик?

Укропов. Переговоры? У них? О чем?

Зина. О том, о чем переговариваются люди с тех пор, как научились говорить. И главным образом в их возрасте.

Укропов. Они? Не понимаю. Саня, кто Женьку называл уродом?

Саня. Я.

Укропов. А что теперь будет?

Саня. А теперь будет то, что я не буду называть его уродом.

Укропов. То-то я смотрю на Салазкина… не тот Салазкин.

Входит Фиса.

Фиса (Зине). Вас опять просили к телефону, но я сказала, что вы у нас в гостях и мы садимся за стол. А где же остальные?

Укропов. Куда-то скрылись.

Фиса. Что за новости! Сейчас найду. (Уходит.)

Саня. Не знаю, дорогой Укропов, тот ли наш Женя или не тот. Та ли Зина или не та. Наверно, все мы те. Но вы не понимаете, какие вы хорошие. Если бы вы знали, как я вас всех зауважала.

Укропов. Когда зауважала? До поездки на Запад или после?

Зина. Вот именно после… А Женю — исключительно. В превосходной степени.

Укропов. Очень интересно. Для того чтобы зауважать Женю, ей надо было посетить мир капитализма.

Саня. Не Женю одного, а всех вас, я сказала… в большом плане. Ты не мельчи. Нас увлекают западные книжки. Но жизнь на Западе вряд ли увлечет… словом, поездка поразительно ломает наши стандартные представления. А Женя… я его люблю. Может быть, давно, но он мешал мне понять и его и себя. И никакой он не урод. Он настоящий человек… умный, тонкий, излишне ироничный… тоже не беда. Ироничность и чуткость стоят рядом.

Появляется Фиса.

Фиса. Ишь ты, какую она ему рекламу делает. «Умный», «чуткий». Откуда ты все это узнала?

Саня. А он мне прислал сорок писем.

Фиса. Сорок. Надо же… Вот счастливая. А я как знала… и поросенок и шампанское. Пойдемте.

Укропов. Но где Вавка, где Томаз?

Фиса. Тише… Бредут сюда. Вообразите! Забрались в самые непроходимые колючие кусты… сидят и плачут… оба.

Зина. И Томаз плакал?

Фиса. И он… да как… ручьем. Молчите.

Появляются Вавочкаи Томаз. Идут порознь. Головы опущены. Остановились. Пауза.

Укропов. Скажите, долго будет продолжаться эта мультипликация?

Тогда Вавочка приближается к Томазу и роняет голову ему на грудь.

Вавочка. Томаз, я никогда больше не назову тебя ничтожным.

Томаз. Вавочка, дорогая, неправда, назовешь… но все равно… все равно… Мы проживем вместе до семидесяти лет, как мой незабвенный дядя Самсония. Зина, ты смотришь на нас с симпатией. Скажи, почему ты смотришь на нас с симпатией?

Зина. А потому, Томаз, что жизнь все же рапсодия… и, как утверждают некоторые оптимисты, — голубая.

Занавес

Пьеса завершена Алексеем Волгарем

Эйнштейн Альберт

Меллинген Дизи — финансист

Фей Роз-Мари— молодая богатая американка

Притчард Антуан— физик

Анхилита— мексиканка, его возлюбленная

ЧЕТА СРЕДНИХ АМЕРИКАНЦЕВ

Адамс Элла

Адамс Чарльз

Гордон Гарри— физик

Сенатор

Издатель

Байрон Дик

Эпштейн Чезаре— музыкант

Мисс Джойс— секретарь Меллингена

Джюли— лаборантка

Врач

Король шляп

Великосветский репортер

Дама средних лет

Дама в красном

Студент

Садовник

Гости, прислуга

В Принстоне ночью возле коттеджа, где поселились Эйнштейны. В окнах нет света. Меллинген.

Меллинген (в раздумье) . Мерсер-стрит… Абсолютно точно, Мерсер-стрит, сто двенадцать… Но эти милые сооружения невыносимо похожи друг на друга… И хоть бы где-нибудь светилось окно… И ни одной живой фигуры… Неужели в этом Принстоне [50] Принстон — провинциальный город в США близ Нью-Йорка, в котором находится Институт высших исследований. В нем А. Эйнштейн работал последние годы своей жизни над созданием «единой теории поля». живут, как в раю, и ложатся спать с курами?.. Печально… Что же делать?.. Нечего делать… Надо поворачивать оглобли… В конечном счете, во всем виноват один идиот. Я не буду называть его имени… Это просто позор — не разыскать в Принстоне Альберта Эйнштейна… О-о! Судьба начинает сдаваться… Сюда движется живой человек.